Записки несостоявшегося гения - Виталий Авраамович Бронштейн

существовал (в пределах Екатерининского собора — первого местного культового

сооружения) весьма привилегированный погост для наиболее титулованной знати. Там

были погребены люди, со многими из которых англичанин мог быть знаком лично, по

крайней мере, имена их в то время были у тавричан на слуху. Это дядя и племянник –

генерал и полковник — Меллер-Закомельские, павшие в одном бою; наместник

Екатеринославский генерал-майор Синельников, погиб в 1788; молодой полковник, 21-го

года отроду, Петр Мартынов; генерал-поручик Вюртенберг-Штутгардский и многие, не

менее именитые, прочие.

Краевед Вирлич полагал, что здесь хоронили тех, кто погиб в ратных баталиях, защищая родное Отечество. Это не совсем так. Здесь находятся и почившие своей

смертью. Как наиболее титулованный и известный среди них исторический деятель и

основатель края, князь Потемкин-Таврический, склеп которого оборудован в самом храме.

К нему мы еще тоже вернемся.

Отсюда вопрос: почему Джона Говарда не захоронили в престижнейших пределах

Екатерининского собора, где нашли свое последнее прибежище люди его уровня и

положения? Чем ему так полюбилась безвестная Степановка? Кто вообще видел, слышал

или читал его завещание? Вирлич, например, утверждает, что оно было сделано в устной

форме. Так это или нет, сегодня установить трудно. Но лично у меня поступок сэра

Говарда, сознательно пренебрегшего возможностью обретения хотя бы какого-то

исторического бессмертия, гарантированного погребением на территории самого

известного в крае храма, вызывает некоторые сомнения: ведь, как человек многоопытный, не понимать этого он не мог. По-моему, здесь мы вторгаемся в область совершенно иных

причинно-следственных мотиваций.

По словам нашего краеведа, прах Говарда не слишком долго покоился в

персональном склепе в Степановке. Менее чем через два года специальная экспедиция, организованная графиней Софьей Потоцкой, пылавшей к филантропу нежными

чувствами, провела под покровом ночи необычную операцию: подпоив стражника, выкрала из гроба тело Джона Говарда, после захороненное в ее имении в Тульчино.

Впрочем, если кто-нибудь вздумает навестить его там сегодня, вряд ли что-нибудь из

этого получится: на месте его повторного погребения уже много лет настоящее болото.

Так что, если благородное дело сэра Говарда живет и поныне, то тело его, кажется, исчезло навсегда. Такая, вот, жизнь, и такая судьба…

Собственно, на фоне других подобных вещей, это не должно нас особенно

удивлять. Я уже говорил, что в Екатерининском соборе находится гробница другой, более

известной исторической личности — князя Потемкина-Таврического, фаворита

императрицы и основателя нашего края, умершего через год после описываемых здесь

событий, в возрасте 52 лет. Усыпальница эта расположена в самом центре храма, в

маленькой подвальной комнатке, и за десятки последних лет, любопытства ради, ее не

вскрывал разве что ленивый. Здесь я на минутку остановлюсь и открою небольшой

секрет.

С полвека назад автору довелось с группой сокурсников, студентов местного

пединститута, отрывать траншею для проведения в храм электричества (тогда здесь был

городской Музей научного атеизма). Наш декан, по совместительству, председатель

областного общества охраны памятников истории на общественных началах, посулил

заплатить каждому по 15 рублей, а так как перед Новым годом любые деньги были для

нас не лишними, мы приняли это предложение, как подарок судьбы, и с радостью

352

согласились. Итак, мы рыли траншею, стоял сильный холод, и женщина-сторож, сжалившись, несколько раз пускала нас внутрь погреться. В храме было темно, но не так

промозгло, как на улице. Мы быстро обследовали помещение и не смогли удержаться от

искушения спуститься по шаткой лесенке в гробницу князя, где стояла кромешная

темнота, и даже открыть крышку его гроба.

Не стану интриговать тебя, читатель, но хоть и принято считать, что прах

светлейшего покоится именно здесь, в дымном свете зажженного кем-то куска газеты мы

ничего, заслуживающего внимания, не обнаружили. Так, несколько обветшавших клочков

старого сукна, кучка каких-то небольших косточек, скорее всего, домашних животных, да

еще лохмотья неизвестного происхождения. Ни черепа, ни других крупных человеческих

костей.

Словом, при жизни Потемкин сумел сделать многое. Снискать славу и почет, стать

фельдмаршалом и светлейшим, найти дорогу к любвеобильному сердцу матушки-императрицы, но только не к собственному гробу… Так сказать, разминулся с ним во

времени или пространстве. Зато память о нем не ограничена ни темным подземельем

усыпальницы, ни крепкими стенами старейшего в регионе храма. Спи спокойно, великий

гражданин и преданный любовник!

Да, тело высшего сановника отсутствует. Не могу знать, кому и когда оно

понадобилось. Но местные власти, считая интересы края (то бишь, развитие туризма) превыше тьмы низких истин, до сих пор настаивают на наличие здесь именитого трупа, упрекая в необъективности и некомпетентности несговорчивых краеведов. Причем, вменяют им не отсутствие в усыпальнице конкретного тела, а низкий уровень местного

патриотизма, как они себе его представляют. Тема эта звучит год от году глуше, и лишь

одно в ней неоспоримо: что в воздухе нашем, херсонском, разлито нечто такое, что

содействует бесследному исчезновению тел знаменитых земляков, — вечная им память…

К стыду своему, признаюсь, что я даже стал сомневаться в захоронениях на самом

церковном подворье. А там погребены непростые люди: элита высших репродукций, наиболее титулованная знать, достойнейшие граждане губернии. При жизни они имели

все: громкие фамилии, украшавшие историю империи, огромную власть, богатство, почет, славу.

Ушли они, а с ними — десятки, сотни, тысячи людей, которые их окружали; и нет

на свете ни одного человека, который бы о любом из лежащих здесь мог сказать: — Да, я

был с ним знаком. Достойный был гражданин…

При жизни они принадлежали империи, были любимы или ненавистны. Как и всех

прочих, их одолевала мирская суета: навязчивость окружения или происки недругов, болели зубы или голова, докучали переживания за своих детей или родителей, а как иной

раз не хватало любви или понимания близких…

Каждый из них был лично знаком с первыми лицами империи, мечтал произвести

на них хорошее впечатление, ведь чтобы попасть на этот привилегированный погост, гарантирующий историческое бессмертие, одних звучных фамилий было недостаточно.

Нужна была еще и карьера. Все они — молодые и старые — сумели ее сделать.

Любопытно и то, что здесь нет ни одной женщины. На этом знаменитом погосте

отдыхают от трудов праведных, пережидая столетия в гордом одиночестве, лишь одни

достойные мужья. Странно, правда: при жизни — вместе, а после — врозь, как-то не очень

справедливо.

Впрочем, что это я — разве плата за историческое бессмертие не стоит посмертной

разлуки с близкими?! Это был общий семейный выбор.

___________

Вернемся к нашему британцу. Есть одна вещь, о которой умолчать не имею права.

Несколько слов о роде Говардов в Британии.