Скандинавский детектив - Дагмар Ланг

— Здесь дышится удивительно легко и свободно, — сказал он. — Только надо приезжать сюда до того, как солнце растопит снег, и понаедут лыжники. Тогда весь этот простор словно принадлежит тебе одному.

— Не слишком ли много для одного?

Но он меня не слушал.

— Ты бывал в горах?

— Случалось.

— Самое потрясающее там — это воздух и безмолвие. Сотни километров воздуха и никем не нарушаемое безмолвие. Великое безмолвие.

Воцарилась тишина.

— Там я счастлив, — сказал он, немного помолчав.

— А с Мартой Хофштедтер вы были счастливы? — немедленно спросил я.

Он помолчал и не спеша, ответил:

— Человек бывает счастлив по-разному. В горах — это одно счастье, с Мартой — совершенно другое.

— Но счастье в горах, пожалуй, надежнее!

Он ничего не ответил.

— Ибо это счастье вечно! — с вызовом добавил я.

Мы снова замолчали. По-прежнему сияло солнце. Перед нами расстилалось бескрайнее белое поле. Чуть дальше темнела роща, между голыми стволами виднелось озеро. Его уже сковало льдом. Лишь на самой середине чернели полыньи.

Потом он опять заговорил. Говорил медленно, делая большие паузы между словами, но держался более свободно и непринужденно, чем когда-либо раньше. Теперь он был тверд и спокоен, и глаза его больше не бегали, ища точку опоры. Как ни странно, он переменился к лучшему. Такая перемена обычно происходит с людьми, у которых все позади и уж ничто не может облегчить их судьбу. Я сидел и слушал, а в голове у меня что-то все время стучало. Он долго рассказывал о своем отце, лауреате Нобелевской премии. И хотя отзывался о старике не слишком хорошо, тем не менее, чувствовалось, что он им гордится. Смысл его слов сводился к тому, что его отец, жестокий и холодный человек, предъявляет ко всем такие же суровые требования, как и к себе самому. И ужиться с ним нелегко. Он просто невыносим. У меня даже сложилось впечатление, будто он пытается свалить всю вину на отца. Потом он замолчал так же неожиданно, как и заговорил.

Снова стало тихо. Он достал трубку из кармана куртки и тщательно ее набил. Я достал сигарету. Он разжег трубку и задумчиво выпустил облако дыма.

— Ты слышал что-нибудь об Эбергарде Винцлере? — спросил он.

Я покачал головой. Он спрашивал меня, но разговаривал с самим собой. Я был ему совершенно не нужен.

— Я тоже о нем ничего не слышал, — продолжал он. — Беднягу Эбергарда Винцлера все давным-давно забыли. — Он немного помолчал. — В Тюбингене жил человек по имени Эбергард Винцлер, — продолжал он. — В годы Первой мировой войны он написал книгу, которая трактует вопросы причинной связи.

— Ну и при чем тут Винцлер?

— Он пришел к тем же самым выводам, к каким пришел недавно я. Мое обычное невезение.

Он криво усмехнулся. Теперь я начал понимать смысл всей этой истории. Оказывается, надо было просто вспомнить, что дважды два — четыре. Итак, загадка была разгадана, пасьянс вышел.

Манфред заскрипел стулом и возник перед моими глазами, бледный, как мертвец. Потом он схватился за сердце и с глухим стуком упал на стол в семинарской аудитории университета. Этого я никогда не забуду. И буду помнить до гробовой доски.

Он встал и выбил из трубки табак.

— Составишь компанию?

Он не ждал моего ответа. Он вообще ничего не ждал. Все, что происходило вокруг, ему было абсолютно безразлично. Он спокойно прошел мимо меня к лыжам. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним. Он остановился и стряхнул снег с ботинок. Я тоже очистил ботинки от снега. Пусть он немного прогуляется. Следующий шанс будет очень нескоро.

— Экольн покрылся льдом, — сказал он, стоя ко мне спиной и надевая лыжи.

— Вижу, — ответил я. — Но лед еще слишком тонкий.

— Ничего, выдержит.

И снова он не стал дожидаться, что я отвечу. Оттолкнувшись палками, он ринулся вниз, к озеру. Я двинул следом. Мы вышли на лед. Он сразу взял очень высокий темп, и мне пришлось поднатужиться, чтобы не отстать. Я шел примерно в десяти метрах позади. Мы быстро приближались к середине озера по льду, и скоро лыжный павильон исчез из виду. Снег вспыхивал на солнце миллионами искр. Свет был такой яркий, что у меня стало рябить в глазах, а виски пронзила острая боль. Пришлось остановиться и надеть защитные очки. А он продолжал идти вперед, ни разу не обернувшись. И когда я снова двинулся в путь, нас уже разделяло метров восемьдесят. Вдали чернели широкие полыньи. Приближаться к ним было небезопасно. Когда мы дошли до бухты Сван, он остановился и посмотрел в сторону Скархольмена. Между голыми стволами деревьев виднелось желтое здание с огромной черной трубой.

Пока он стоял, я успел пройти метров сорок. Он повернул голову и несколько секунд глядел на меня, а потом снова помчался к середине озера. И вдруг я понял, куда он бежит!.. Целью этой отчаянной гонки были широкие зияющие полыньи, которые мрачно чернели на фоне ослепительной снежной белизны в нескольких сотнях метров от нас. Я весь похолодел, язык превратился в комок наждачной бумаги, воздух застрял в горле. У меня уже не было времени фиксировать реакции своего организма. Я прибавил ходу и постепенно стал его догонять. Окликать его не было смысла. Услышав мой голос, он побежал бы еще быстрее. А я чувствовал, что еще немного — и я его схвачу.

Я догнал его, когда до первой большой полыньи оставалось метров пятьдесят. Я бросился на него, сбил его с ног, и мы покатились по снегу. Его охватило бешенство, он изо всех сил огрел меня палкой по спине и ударил кулаком в лицо. Я ответил на это не менее сильным ударом, который пришелся ему прямо по носу. Он привстал на колени и приготовился к нападению. Но я увернулся и обрушил на него град ударов. Я колотил его до тех пор, пока не почувствовал, что у меня онемели руки, а костяшки пальцев разбиты в кровь. С ним было покончено.

Я поднялся и долго смотрел на него, жадно хватая ртом воздух. Все лицо его было залито кровью. Там, где он лежал, снег стал красным и липким. Я постепенно успокоился. Наклонившись над ним, я увидел, что изувечил его до неузнаваемости. Губы были разбиты. Один глаз заплыл. Он лежал неподвижно, а из носа текла струйка крови. Я расстегнул крепления на его ботинках, уложил его на лыжи и потащил обратно в Ворсэтра.

Голова раскалывалась от боли, снег искрился и сверкал на солнце, обжигая глаза. Я уже знал, что сделаю после того, как отвезу его в город. Я приеду домой, разденусь, приму теплый душ, надену халат, сварю себе несколько яиц всмятку и напьюсь виски. Потом приму снотворное, лягу и засну лет на сто.

Но возле лыжного павильона меня поджидали полицейские. Их собралась целая уйма. Они стояли и смотрели, как я подхожу. Впереди стоял Харалд Бруберг. Он озабоченно поглаживал пальцами нос. Рядом монументально возвышался Бюгден. Вид грозной черной толпы на ослепительно белом снегу ничего хорошего не предвещал.