Дом Ротшильдов. Пророки денег, 1798–1848 - Найл Фергюсон

Ротшильды снова выдвинули слишком жесткие требования для того, чтобы нарушить монополию банка «Хоуп и Кº»; они соглашались выкупить лишь малую долю обязательств (на современном жаргоне это называется «форфейтинг») и предлагали взамен продать обязательства на комиссию (с возможностью возврата нераспроданных облигаций). Последовавшие несистематические переговоры с Санкт-Петербургом в 1844 и 1846 гг. также не принесли результата. Когда-то казалось, что Ротшильдам больше не нужны великие державы; в то время создалось впечатление, что великим державам больше не нужны Ротшильды.

Как мы увидим, одним из ответов на такое сокращение операций с государствами, к которому с наибольшим воодушевлением отнеслись Джеймс и Соломон, стало участие в финансировании промышленности, особенно в образовании железнодорожных компаний. Альтернативой было завязывание отношений с более мелкими государствами — такой стратегии придерживался Франкфуртский дом. Можно привести лишь самые важные операции того времени из списка Бергхоффера. В 1837–1842 гг. Франкфуртский дом выпустил облигаций на 3,5 млн гульденов для герцогства Саксен-Кобург-Гота и на 9,9 млн гульденов для герцогства Нассау; в 1845 г. — лотерейный заем на 6,7 млн рейхсталеров для старейшего клиента семьи, Гессен-Касселя, а также займы его соседу, Гессен-Дармштадту; кроме того, в том же году Франкфуртский дом разместил заем на 14 млн гульденов для Бадена. Кроме того, в 1835 г. Франкфуртский дом предоставил заем Баварии, после чего Карла и Амшеля сделали «придворными банкирами» и осыпали другими почестями. Так, Ансельм получил звание консула Баварии во Франкфурте. В середине 1840-х гг. были, кроме того, предоставлены займы Вюртембергу и самому Франкфурту. С такой же просьбой к Ротшильдам обратился Ганновер, однако в последнюю минуту операция сорвалась. Ротшильды активно вели операции не только в Западной Германии. В 1835 г. они предприняли попытку оживить старые связи компании с Датским королевством, разместив заем в 3 млн ф. ст. Подобные операции не представлялись бы возможными, будь другие германские государства такими же экономными, как Пруссия. Но Пруссия стала исключением из правила. В домартовский период (до революции 1848 г. в Германии) почти все немецкие государства наращивали долги. В 1825–1850 гг. доля долговых выплат росла в Ганновере, Вюртемберге, Бадене и Баварии; только в Пруссии она снижалась. Наверное, такую разницу в тот период лучше всего можно объяснить растущим участием западногерманских государств в строительстве железных дорог, а также пределом заимствований для Пруссии, установленным Декретом о государственном долге 1819 г.

С позиции Ротшильдов, такие займы даже германским государствам среднего размера считались относительно мелкими операциями. И все же они часто уделяли таким операциям столько же времени, сколько и займам великим державам (в некоторых случаях из-за растущего давления со стороны представительных органов на ранее более или менее автономную финансовую бюрократию). С другой стороны, объем операций, очевидно, компенсировал вложенные силы — отсюда рост рентабельности Франкфуртского дома в тот период. Амшель и племянники, помогавшие ему во Франкфурте, очевидно, были равнодушны к политической составляющей тех немецких государств, с которыми они вели дела: в то время как Баден, например, считался «образцовой» конституционной монархией, Ганновер — после аннулирования его конституции королем Эрнстом Августом в 1837 г. — принадлежал к числу самых консервативных режимов во всей Германии.

С другой стороны, немецким государствам было все труднее занимать деньги, не обращаясь к Ротшильдам, настолько всеобъемлющим стало их влияние на немецком рынке капитала. Особенно это было характерно для Юго-Западной Германии. Не только во Франции, но и в таких коммерческих центрах, как Кельн, Ротшильды по сути заменяли центральные банки: местные жители говорили о «ротшильдовских поставках» денег и «ротшильдовских деньгах». Такое ведущее положение неизбежно вызывало разнообразные слухи, в основном враждебные. Как в 1820-х гг., либералы видели в Ротшильдах сторонников реакционных режимов. «Многие более мелкие немецкие государства, — сообщал один австрийский дипломат, — просят о помощи исключительно Дом Ротшильдов и… не прислушиваются к неудовольствию, часто проявляемому в этой связи их подданными». Такое неудовольствие с годами все больше нарастало. Когда, например, в 1848 г. министром внутренних дел в Ганновере стал либерал Иоганн Штюве, он всячески старался избегать «грязных сделок с Ротшильдами», которые он ассоциировал с эпохой Меттерниха.

Помимо займов, предоставляемых немецким государствам средних размеров, Франкфуртский дом также извлекал неплохую прибыль из займов, предоставленных мелким княжествам (например, они вели дела, в числе прочих, с князем фон Бентхайм-Текленбургом и Виктором цу Изенбургом), а также крупным землевладельцам-аристократам, таким как граф Гуго Хенкель фон Доннерсмарк. Во многом такие операции восходили к временам Майера Амшеля. Однако в 1840-е гг. подобные операции распространились и на негерманские территории империи Габсбургов. В 1843–1845 гг. Соломон и его помощники в Вене выделили 12,3 млн гульденов группе австро-венгерских аристократов, обладателей обширных поместий и не менее обширных политических связей. Все они, кроме одного — эрцгерцога Австрийского Карла Людвига, — были венграми. Самый большой заем, который тогда получил князь Пал Эстерхази, конечно, был не первым, предоставленным Ротшильдами этой влиятельной семье. Но внезапное большое количество займов другим видным венгерским семьям было уже чем-то из ряда вон выходящим. Такие личности, как граф Мориц Шандор, граф Йожеф Хуняди и граф Лайош Сечени, старший брат разносторонне одаренного венгерского реформатора Иштвана Сечени, находились на вершине венгерского общества. В принципе, кредиты, предоставляемые Ротшильдами, мало отличались от кредитов, предоставляемых английским аристократам такими вест-эндскими банками, как «Куттс и Кº». Можно сказать, что у Эстерхази в Англии имелся «двойник» в лице герцога Бекингема, еще одного вельможи, у которого было много земель, но мало наличных денег. Но, как оказалось, операции с венгерской элитой вылились для Ротшильдов не только в политические, но и в финансовые трудности, поскольку всего через два года в Венгрии началась революция.

В Италии Ротшильды следовали той же стратегии диверсификации. Они по-прежнему играли ведущую роль в финансах режима Бурбонов в Королевстве обеих Сицилий, хотя Джеймс и его племянники беспокоились, что тамошние банкиры рано или поздно бросят вызов главенствующему положению Карла. Здесь, как и в Испании, в 1830-е гг. наметился отход от обычной эмиссии облигаций. Например, на Сицилии возможным источником обеспечения, под которое можно ссужать правительству деньги, считались принадлежащие государству серные шахты. Кроме того, там предлагали выпустить лотерейный заем, однако мысль о таком займе не нравилась Джеймсу, потому что на Парижской бирже такие займы были запрещены. Судя по личной переписке, Ротшильды были невысокого мнения о правительстве Неаполя (которое резко критиковал Гладстон в 1850 г.). С другой стороны, они, не испытывая никаких угрызений совести, продолжали вести дела с «его макаронным величеством». «Ваш министр финансов — не тот человек, на кого можно полагаться, — писал Джеймс Карлу, посетив Неаполь в 1839 г. — Он настоящий мерзавец. Он боится говорить с королем, и если хочешь хотя бы чего-то добиться в Неаполе, единственный, кто на что-то способен, — сам король и… министр внутренних дел, весьма смышленый малый».