Три изысканных детектива - Клод Изнер

— Здесь я практикую и по мере скромных сил пытаюсь утишать несчастья и боль моих пациентов. Из лекарств у меня мало что есть.

Виктор подошел к застекленному шкафчику. Огуречник, сухая горчица, настойка йода, перекись водорода, банки, вата, бинты, борный спирт и арника составляли арсенал, с помощью которого отец Бонифас боролся с туберкулезом, недоеданием, язвой и прочими недугами бедняков.

— Ну и как прикажете лечить сифилис и принимать преждевременные роды? Я выслушиваю несчастных женщин и делаю, что могу.

— Они могли бы выбрать более почтенную профессию.

— Друг мой, с какой планеты вы свалились? Законы писаны для богачей. Гражданский кодекс запрещает девушке выходить замуж до пятнадцати лет, зато уголовный дозволяет выйти на панель в тринадцать! Женщина из народа впадает в нужду, если ее бросает муж, но развестись с ним не может. А дети — легкая добыча, любой негодяй легко подчинит их своей воле. Когда рождается первенец, муж начинает поколачивать жену, а после рождения второго ребенка уходит из семьи.

— И тогда его место занимает сутенер. Но почему женщина идет на это?

— Ей же надо на что-то жить! Вот вам пример. Одна из моих пациенток добилась предписания суда на содержание для дочери, но у той нет отца, и мать ничего не получит.

— Я не понимаю.

— Фактический отец не есть отец юридический: гражданский кодекс запрещает устанавливать отцовство.

Отец Бонифас пожал плечами, взял флакон арники и вышел в предбанник.

— Итак, Фернанда, ты снова ударилась об дверцу буфета? Хорошенький же у тебя синяк! — Он говорил мягко, его слова звучали успокаивающе.

Фернанда только моргнула в ответ.

— Держи, сестрица, будешь делать примочки три раза в день. Только помни, настойка щиплется, так что покрепче закрывай глаз. Посиди тут, я сейчас вернусь.

Он улыбнулся и едва заметно нахмурился, но, когда вернулся к столу, снова был сама невозмутимость. Виктор знал этот обычай: военный вождь никогда не показывает истинных чувств своим людям и все переживает в одиночку, укрывшись в стенах палатки.

— Вы принадлежите к миссионерскому ордену?

— Когда-то давно я жил в Африке. Работал в больнице. Теперь служу сирым и бедным, пытаюсь облегчить страдания тех, кого отвергло общество, и… Впрочем, историю своей жизни я вам пересказывать не стану! Чем могу быть полезен, мсье…

— Виктор Легри.

— Вы хотите пожертвовать денег на мою деятельность?

— Как раз собирался предложить, — откликнулся Виктор, доставая бумажник.

— Очень великодушно. Думаю, вас привел сюда не только альтруистический порыв?

— Вы правы. Мне назвали ваше имя, когда я наводил справки о кузине одной моей хорошей знакомой, Луизе Фонтан.

— Лулу? Она прелесть. Серьезная, работящая. Я забочусь о ней с тех пор, как ей стукнуло двенадцать лет.

— Три недели назад она…

Скрипнула дверь, и на пороге возникла женщина с ребенком на руках.

— Минутку, Марион.

Отец Бонифас повесил на шею стетоскоп.

— Продолжайте, мсье.

— Лулу переехала.

— Знаю, она меня предупредила. Надеюсь вскоре ее увидеть, она собирает для меня лекарственные травы.

— Больше на нее не рассчитывайте… Лулу задушили у таможни Ла Виллетт.

Несколько секунд отец Бонифас стоял, склонившись над хромированным подносом с пузырьками, а когда повернулся к Виктору, лицо у него было до крайности расстроенное.

— Вы уверены?

— Да. Ее кузина официально опознала тело в морге. Хотя Луиза Фонтан выкрасила волосы в черный цвет.

— Многие мои пациенты умирают, хотя я мог бы их спасти. Большинство из них уходят тихо, просто не хотят больше жить. Но Луиза… Лулу…

Его голос дрожал, в глазах стояли слезы. Виктор удивился такой чувствительности в жестком, больше похожем на грузчика с рынка, чем на священника, человеке.

— Да покоится она с миром, и свет Господень пребудет над ней вечно, — прошептал отец Бонифас и перекрестился. А потом пристально посмотрел на Виктора. — Мсье Легри, мне кажется, вы не были со мной полностью откровенны. Что вам от меня нужно?

— У вас есть адрес последнего места жительства Лулу? — спросил Виктор.

— Нет… Какое несчастье! Она была хорошей девочкой!

В комнате повисла гнетущая тишина. Секунд тридцать отец Бонифас стоял неподвижно и молча смотрел на Виктора.

— Нет, мсье, — твердо повторил он. — Лулу ничего не рассказала мне о своих планах, а я не расспрашивал, хотя, наверное, должен был. Она казалась очень счастливой.

— Сожалею, что принес дурную весть, — тихо произнес Виктор. — Не буду вам больше мешать.

У выхода он столкнулся с Марион. Она схватила его за руку.

— Я слышала ваш разговор. Кое-кто может быть в курсе насчет Лулу. Элиана Борель, она живет на улице Монжоль, все называют ее Моминетта. Вы найдете Элиану у кафе «Под вывеской л’Элизе», сошлетесь на меня.

Виктору очень не хотелось возвращаться на улицу Монжоль.[307]Это место напоминало ему населенные хищниками джунгли. По небу плыли разноцветные облака, за треснувшими во многих местах стеклами зажигались керосиновые лампы. В воздухе звучала мелодия:

Когда все возрождается для надежды,

И зима уходит далеко-далеко…[308]

Виктор заметил кабачок на углу и вошел. Головы посетителей повернулись к нему, и он не на шутку испугался, но все тут же вернулись к своим разговорам.

— Да пошла ты, он отказался платить за ночь!

— …Укокошила сенатора в этот самый момент… Аневризма… ее прозвали Жницей.

Здоровяк в вязаной фуфайке угощался у стойки дешевым красным вином.

— Не скажете, где живет Моминетта? — спросил у него Виктор.

Любитель пикета дважды сплюнул и ответил со смешком:

— Мсье знаток! Напротив, на шестом, справа.

Я снова увижу Нормандию!

Этот край дал мне жизнь.

Коридор дома напоминал то ли пещеру, то ли вход в подземелье. Виктору пришла в голову мысль о Дворе чудес из «Собора Парижской Богоматери» Виктора Гюго. Отхожие места были устроены прямо на лестничных клетках и издавали ужасающее зловоние. Виктор задыхался и шагал через две ступени, торопясь добраться до шестого этажа. Наверху вонь оказалась еще сильнее — тут пахло еще и из выставленных к лестнице помойных ведер. На шестом этаже Виктора едва не сбил с ног полуголый, весь покрытый татуировками верзила. Виктор постучал в дверь.