Паразиты сознания. Философский камень. Возвращение ллойгор - Колин Генри Уилсон

утру великое извержение закончилось, и центр Му просел в разверзшуюся бездну. Тогда с юга и запада метнулась волна прилива, с гулом устремляясь по наклонной к громадной дыре, все еще испускавшей серные пары и черный дым. Так море хлынуло в толщу Земли. Результатом стал величайший взрыв, когда-либо перенесенный Землей. Моря пенились и клокотали, а страна Му исчезла, разбитая и разметанная взрывом. Саваном зависла черная туча пыли, развеявшись в конце концов по земной атмосфере, отчего солнечный свет на долгие месяцы оказался отрезан. Немногим из Му, что жили на гористых островах Тихого океана, удалось уцелеть во время взрыва и последующей приливной волны, но они умерли ужасной смертью от голода и ожогов огня, полыхнувшего с неба. Один остров оказался враз сметен грянувшей каменной громадой. Тучи в атмосфере оставались миллионы лет. В эпоху плейстоцена, кочуя под тяготением снижающейся луны, они вызвали грандиозные изменения климата, с резкими колебаниями от арктических холодов до тропической жары и обратно.

И все это было известно жрецам культа К’толо, тщательно сохранявшим все летописные свидетельства о своей родине. Великая история Му находилась среди работ, уничтоженных Диего де Ландой.

Базальтовая фигурка явилась неоценимой сокровищницей истории Му. Со временем мы почерпнули из нее достаточно, чтобы заполнить целые тома. Даже сейчас, когда я пишу эти строки, ее возможности исследованы не полностью.

Единственный вопрос, относительно которого мы пребывали все так же в неведении, — это бедствие, постигшее Старых. Традиция связи К’толо со Старыми была ясна. Он был их инструментом, поверенным. Но история Му начиналась, похоже, с периода, когда К’толо стал верховным жрецом и правителем. О том, что было до него, у нас имелся только намек. Тот намек крылся в любопытной фразе насчет «Ночи Чудовищ», сохранившейся в мифологии Му. Та же фраза, только в несколько иной форме, фигурировала в Ватиканском манускрипте («ночь великого страха») и еще раз в рукописи Войнича.

Надо добавить, что мы метнулись за фотокопией рукописи Войнича сразу же, едва я сделал открытие насчет фигурки; обнаружилось лишь, что в данном случае помехи сильны, как и прежде. А причина тому достаточно проста. Письмо может с величайшей точностью воспроизводиться писцом, даже при переносе с оригинала. Хотя и правда, что копия, неважно насколько точная, не передает полной истории оригинала, но, по сути, она передает большую его часть. Старые (точнее, жрецы К’толо) позаботились, чтобы помехи распространились и на копии письменных текстов (позднее я обнаружил метод, каким они этого добивались, но тогда пришлось бы отвести здесь этому методу несуразно большое место).

Но не важно; письменные источники не имели для нас значения. Мы теперь знали, что ничто не помешает нам решить проблему, поскольку должны быть какие-то предметы, по которым можно отследить историю эпохи до К’толо. Вопрос был лишь в том, как их отыскать.

И мы их таки нашли — с такой легкостью, что описание поиска, наверное, прозвучит разочаровывающе. Нашли мы их назавтра в Британском музее с помощью Робина Джекли. Мы отправились туда поездом, Барбару с ребятишками наказав встретить на станции вечером. Машину решили не брать: было бы нелепо рисковать всем на теперешней стадии. Хотя осторожность оказалась излишней: вмешательства не было. Джекли мы объяснили, что ищем «черепки Целано», на которые есть ссылка в рукописи Войнича. Его так взволновала новость о переводе рукописи, что наш рассказ он принял без вопросов и повел нас к Дэвиду Хольцеру, который в отсутствие доктора Чалмерса заведовал каталогами Южноамериканской коллекции. Хольцер, молодой человек с грудью борца, лицом бульдога и глазами фанатика, с энтузиазмом взялся за поиск. Карольи, который тоже там находился, вносил прекрасные замечания. Он, например, удачно припомнил, что «черепки Целано» упоминались у Людвига Принна в его «De vermis misteriis» (я всегда считал эту книгу выдумкой Лавкрафта), тайно напечатанной в 1611 году, за год до казни Принна по обвинению в колдовстве.

Достаточно много обещающего материала складировалось в подвале здания в Малет Плэйс, за музеем. Размещенный в убежище, являющемся фактически частью Лондонского университета, этот отдел был лабораторией по реставрации предметов старины, а его первый этаж и подвал использовались под хранилище. Вот именно там мы и нашли две большущих обрешетки материала майя, никак не пронумерованного, а одна обрешетка была даже и не вскрыта (хотя находилась здесь с 1938 года). Мы с Хольцером, Карольи и Литтлуэем два часа (с одиннадцати утра до часу) потратили на исследование этого невероятного богатства материала. Карольи с Хольцером, должно быть, удивлял наш любопытный метод изучения. Если один из нас находил предмет, претендующий по виду на период до К’толо, мы становились рядом и тщательно его осматривали. А затем, положив предмет и отдалившись от него (чтобы избежать «помех»), начинали как бы неслышно о чем-то перешептываться; на самом деле это мы фокусировали образ предмета. Затем, пока один из нас держал образ, другой его обследовал, давая своему уму прощупать его вглубь. Нам отводилось мало времени на такого рода действия: рядом с любопытством посматривали двое посторонних, и выводы надо было делать с максимальной быстротой. Но в каждом случае мы оказывались перед той же проблемой, что и с фигуркой: ее создавали и пользовались ею жрецы, не представлявшие толком, что происходило во время «Ночи Чудовищ».

В час дня Хольцер посмотрел на часы и намекнул, что пора бы сходить пообедать. Литтлуэй тут же отреагировал, что мы за завтраком наелись до отвала и лучше бы продолжали поиск. Хольцера одолевало сомнение: в конце концов, мы же могли ненароком сломать какой-нибудь бесценный экспонат. Сомнения разрешил Карольи, сказав с долей укоризны:

— Вы же понимаете, что перед вами двое крупнейших в мире специалистов по майя!

Так нас двоих оставили в окружении стружек, ломаных горшков и полуистлевших наконечников стрел. И тут, уже ближе ко дну обрешетки, я наткнулся на то, что мы искали. На ярлычке к предмету имелась надпись: «Церемониальная чаша (?)». Сомнение понятно. Это был цилиндр из атакамита, меднистого минерала необычайной красоты с перистыми темно-зелеными и синими кристаллами, около фута в ширину и девяти дюймов в высоту. Бока были гладкими, отшлифованными, словно лед, но по окружности цилиндр опоясывали глубокие кольца. Верхушка была вогнута в виде плоского блюдца около пяти дюймов в диаметре. Глядеться в него было довольно странно, поскольку минерал мерцал и мягко светился. Хотя прежде я ничего подобного не видел, назначение предмета было мне известно. Это был эквивалент хрустального шара ясновидца. Блюдце наполнялось ключевой водой и ставилось в помещении, где нет ни дуновения ветерка, но сверху падает солнечный