Хаски и его учитель белый кот. Том III - Жоубао Бучи Жоу

очень любопытен, поэтому я все же осмелюсь спросить у милостивых господ из Цитадели Тяньинь: после допроса Мо Жаня разве не должны вы проверить все открывшиеся факты и беспристрастно судить всех тех людей, что замешаны в этом старом деле? Разве не должны вы рыть землю, чтобы выяснить, влачит ли еще свое жалкое существование этот Наньгун Ян? Разве не должны вы отправиться в Сянтань и разыскать того купца, что домогался барышню Сюнь? Согласно закону земному и небесному Мо Жань должен расплатиться своей жизнью за отнятые им жизни, однако в прошлом его закрывали в собачьей клетке, избивали, лишали одежды и пропитания, его благодетельницу унизили, его мать умерла от голода… и кто же за все это ответит?

Наставник Сюаньцзин, запинаясь, пробормотал:

— Глава Цзян, почему вы вдруг решили выступить в защиту этого грешника?

— Об его оправдании речи не идет, — тонкие губы Цзян Си раздраженно сжались, — но я только что вспомнил, как на горе Хуан мы обращались с Наньгун Сы и Е Ванси. Этот Цзян не хотел бы увидеть повторение той истории.

Кто-то сказал:

— Конечно, это другое, там была совсем другая ситуация.

— И в чем же она другая? — возразил Цзян Си. — Теперь, когда Наньгун Сы мертв, а Е Ванси прикована к постели в Гуюэе, это вдруг стало другой ситуацией… но разве до этого вы не преследовали их, требуя погасить кровный долг Духовной школы Жуфэн их жизнями?

Он резко повернулся и, прищурив острые, как у сокола, карие глаза, спросил:

— В то время, где была Цитадель Тяньинь? Где была их справедливость?

Из-за утраченных записей секретной техники фехтования у людей из Усадьбы Битань сформировалась глубочайшая неприязнь к Духовной школе Жуфэн, поэтому ученик Ли Усиня Чжэнь Цунмин возразил:

— Глава Цзян рассуждает слишком пристрастно. Наньгун Сы — наследник Духовной школы Жуфэн. За каждой обидой стоит обидчик, у любого долга есть ответчик[260.1]. Старый долг крови подлежит взысканию до тех пор, пока все люди из Духовной школы Жуфэн не умрут. Никто не хочет остаться в дураках.

Цзян Си криво усмехнулся:

— Вот именно! Видишь, ты тоже не очень хорошо понимаешь этот принцип. Никто не хочет быть последним, кто получил оплеуху, однако человеку нельзя отвечать ударом на удар.

Чжэнь Цунмин: — …

— Так думаешь ты, также думал Сюй Шуанлинь, и почему Мо Жань должен был думать как-то иначе, — Цзян Си раздраженно взмахнул рукавом. — Легко произносить слова о великодушии и прощении, когда что-то случается с другим человеком, а не с тобой. Но когда именно на тебя обрушивается вся несправедливость мира, ты только и можешь, что думать: отчего под небесами так много злых людей, однако мучаюсь и страдаю лишь я один.

Чжэнь Цунмин ответил:

— Судя по словам главы Цзян, вы думаете, что наше отношение к Е Ванси и Наньгун Сы было чересчур жестоким и несправедливым, и дело об отнятой у Усадьбы Битань технике фехтования надо закрыть?

— Наньгун Сы уже мертв, — ответил Цзян Си, — так кого еще вы желаете привлечь к ответственности?

Чжэнь Цунмин внезапно вспылил:

— Выходит, мой наставник умер напрасно?! Наньгун Сы умер, но есть же еще Е Ванси? Командуя тайной стражей Духовной школы Жуфэн, разве могла она ничего не знать о местонахождении записей с нашей секретной техникой фехтования?!

Мертвая тишина накрыла толпу.

Все знали о холодном и суровом нраве Цзян Си, а Чжэнь Цунмин[260.2], как ни крути, ничуть не соответствовал своему имени, если в одиночку решился публично противостоять главе Гуюэе.

Цзян Си на мгновение задержал взгляд на Чжэнь Цунмине, прежде чем сказал:

— Когда на горе Цзяо Наньгун Сы вступил в схватку с Наньгун Чанъином и был серьезно ранен… в самый критический момент он беззвучно сказал мне одну фразу, которую я смог считать по губам…

— Какую еще фразу?

Цзян Си закрыл глаза и перед его мысленным взором вновь предстала сцена, когда за защитным магическим барьером смертельно раненый в жестокой схватке Наньгун Сы под мечом Наньгун Чанъина, повернув голову, четко проговорил ту самую фразу:

— Надеюсь, вы проследите, чтобы все собранные за века сокровища Духовной школы Жуфэн без остатка были розданы бедным и нуждающимся.

— Это… — столпившиеся в зале заклинатели обменялись растерянными взглядами, на некоторых лицах даже появилась тень смущения и стыда. Монахи из Храма Убэй поспешно опустили глаза и, сложив руки в молитвенном жесте, принялись воспевать всеблагого и милосердного Будду.

Лицо Чжэнь Цунмина сначала позеленело, а потом покраснело. В итоге он сквозь зубы процедил:

— А как насчет того, что теперь от него и костей не осталось? Все богатства Духовной школы Жуфэн сокрыты в их тайной сокровищнице, и кто теперь ее сможет открыть? Он просто позер и пустослов.

— Наньгун Сы не знал, что от него ничего не останется, — ответил Цзян Си, — более того, я предпочитаю верить в то, что на пороге смерти человек говорит хорошие слова от чистого сердца.

Губы Чжэнь Цунмина задрожали, словно ему хотелось что-то возразить, но в итоге с них не сорвалось ни звука. После продолжительной паузы он все же спросил:

— Именно по этой причине глава Цзян сегодня решил вступиться за Мо Вэйюя? Хотите просить о снисхождении для него, чтобы не повторить ошибку, допущенную в отношении Наньгун Сы?

— Этот Цзян лишь считает, что добиться честности и справедливости от начала и до конца очень трудно, можно даже сказать, что это практически невозможно. Наблюдая сегодня, как господа заклинатели осуждают других, я хочу напомнить, что не стоит превозносить себя слишком высоко и не надо думать, что именно вы представляете справедливость и небесный закон, — взглянув на божественного потомка из Цитадели Тяньинь, он добавил, — даже открытое судебное разбирательство Цитадели нельзя считать истиной в последней инстанции.

После того, как он произнес это, Сюэ Чжэнъюн тоже решил сказать свое слово. Было видно, что этот человек очень измотан и не может найти в себе силы взглянуть Мо Жаню в лицо, однако, поколебавшись, он все же вздохнул и заметно севшим голосом произнес:

— Глава Цзян все верно сказал. Столько лет в мире совершенствования неспокойно. Пережив столько трудностей и потрясений, разлад и хаос, каждая школа в некоторой степени замешана в разного рода неблаговидных делах, и кто теперь способен судить абсолютно справедливо и непредвзято? Увы, на самом деле… — он