Ничего не возьму с собой - Алла Полянская

Никита почти спал. Коньяк и разговор расслабили его, и он ничего не мог с собой поделать, глаза просто сами слипались.

— Давай-ка отведем тебя в машину. — Семеныч критически просмотрел на Никиту. — Ты сам, пожалуй, не дойдешь… Лариса, тащи кресло. Ишь как его стресс отпустил сразу, поплыл моментально. Ну, коньячок здесь, конечно, первое средство. Хорошо, Ника его подобрала, не то совсем бы крыша съехала у парня.

Что-то он еще гудел над головой Никиты, но тот уже не слышал. Понимал, что не должен спать, изо всех сил пытался открыть глаза, но потом словно нырнул в вакуум, где не было ни звуков, ни света, выпал в другое измерение, где основным световым решением была мягкая теплая тьма.

Проснулся Никита от щекотки, будто кто-то щекотал ему лицо мягкой кисточкой.

Рядом с подушкой сидел крупный серый кот — откормленный, усатый, мордатый, с маленькими ушами, с хищным взглядом и внушительными полосками по всей дымчато-серой шубке, гладкой и отливающей шелком.

— Ишь какой…

Никита всегда очень позитивно относился к кошкам, а вот Вишенка их не любила, хотя и утверждала, что у нее просто аллергия. Но Никита всегда знал — она просто не любит животных, котов отчего-то особенно. Словно они видели то, чего не видел никто другой.

Может, так оно и было, кто знает.

Это был дом Ники, где она жила со своим мужем, маленькой белобрысой Стефкой, веселой и беззаботной, как птичка, матерью и неугомонной Стефанией Романовной — тетей Стефой, как она велела себя называть. Еще был уже взрослый сын, но с ним Никита так и не встретился. И кот по имени Буч, чувствовавший себя в доме абсолютным хозяином. Кот делал что хотел, например лазал по столу и таскал из тарелок приглянувшиеся куски, но это лишь вызывало всеобщий смех и умиление.

Никита потом часто вспоминал те несколько дней, что он провел в этом счастливом доме, и не мог вспомнить всего — словно смотрел сквозь воду, никакой четкости: какие-то люди, разговоры, смех… а он вот не может вспомнить, просто общее ощущение безопасности. И еще помнил мать, которая обрадовалась букету и потихоньку уже вставала.

— Ничего, все наладится, Никитка. Купи хлеба, пожалуйста, и кусок сыра.

— Хорошо, мам. — Никите не хотелось заканчивать разговор. — Как ты себя чувствуешь?

— Прекрасно. — Мать засмеялась. — Ты всегда спрашиваешь.

Конечно, он теперь всегда спрашивает.

С тех пор как он поселился с матерью, в его душу начал возвращаться покой. Он словно вернулся в детство, когда по утрам слушал, как мать звенит на кухне посудой, и запах ее стряпни тоже был знаком с детства. У Вишенки еда пахла по-другому. Но теперь словно время повернулось вспять, и прошлая жизнь с Габриэллой-Вишенкой казалась какой-то ненастоящей.

Правда, они с матерью это никогда не обсуждали. Прошло и прошло, что ж. Все бывает на свете.

Но какая-то недосказанность, конечно, оставалась. Они оба это понимали и продолжали избегать неприятной темы. Однако Никита чувствовал, как оживает рядом с матерью в доме, наполненном тишиной, спокойным уютом и запахом субботних оладий.

Все свое детство Никита провел в разъездах: он помнил множество квартир и гарнизонов, практически ежегодно ему приходилось менять школу, и мать тоже оставляла работу в библиотеке, они упаковывали вещи и переезжали, и часто бывало так, что отец не мог им в этом помочь, ему приходилось уезжать раньше. Он всегда при этом говорил: Никитка, ты мужчина, вот и помоги маме.

И у Никиты не выработалось привязанности к какому-то определенному месту, понятие «родительский дом» ассоциировалось у него не с каким-либо зданием, квартирой, а с тем местом, где были его родители. Только их присутствие делало дом именно родительским домом, а стены и вещи — все это было неважно.

В последние месяцы он возвращался домой, потихоньку начиная надеяться на нечто большее. У него все еще есть дом, и он еще сможет встать на ноги. Когда-нибудь потом, когда забудется вся эта гнусная история, затеянная Вишенкой. Но сегодня, когда в его кабинет вошли полицейский и его улыбчивая и уютная жена, мир вокруг него снова рухнул.

Жизнь в Сети проходила мимо него. Когда он работал на старом месте, у него, конечно, был аккаунт в одной из соцсетей, хотя на свою страничку он заходил нечасто и основными его собеседниками были люди, с которыми он сталкивался в процессе работы. Когда он уехал, то необходимость общаться с людьми, окружавшими его раньше, отпала, и он перестал заходить не только на свою страницу, но и в интернет вообще — только почту проверить, не больше. Дома была огромная отцовская библиотека, и он заново открывал для себя старые книги, удивляясь тому, как по-другому воспринимаются знакомые герои.

А тем временем в интернете кипела какая-то своя жизнь, и кипела весьма своеобразно.

Когда адвокат Габриэллы нашел его в опустевшей квартире матери, то показал ему фотографии и дневник Габриэллы. И в обмен на подпись в документах обещал, что Вишенка все из интернета удалит. Адвокат был из конторы Малышева, молодой и довольно дорогой. Никита видел, что он все понимает и о нем самом, и о том, что сделала Габриэлла, но ему просто наплевать. Одно он обещал твердо: дневник Вишенки больше никогда никто не увидит.

И, конечно же, солгал, потому что ничто не исчезает из Сети бесследно. Да и Вишенка ничего не удалила по-настоящему, просто переползла на другой сайт.

Никите и в голову не пришло проверить, а теперь оказалось, что дневник стал всеобщим достоянием, под ним строчатся погонные километры гневных комментариев, строятся планы уничтожения его, Никиты. Ну, а чего он живет как жил? Неправильно это! Иногда Вишенка отвечает своим почитателям, и ее даже пригласили в какую-то группу, состоящую из женщин, переживших насилие в семье, — рассказать им, как положить конец своим страданиям.

И как облапошить мужа-дурака, ага.

И в любой момент в его дом, где они с мамой обрели какое-то равновесие, могут заявиться какие-то ненормальные, перепутавшие реальную и виртуальную жизнь. И… да бог знает, что такие могут сотворить, им ведь кажется, что всегда можно нажать кнопку «вернуть назад». Только в жизни так не получается, а когда они это обнаружат, что-то изменить будет невозможно.

А еще это все означало, что его подчиненные, скорее всего, тоже видели дневник Габриэллы.

И, судя по всему, они изрядно веселятся. Интересно, Лепехина тоже его видела? Но полицейский оказался именно тем, кто не поверил Габриэлле, взглянув на ее пасквили взглядом профессионального сыщика.

Мать поверила ему потому, что знала: он не способен ни на что подобное. Ника поверила ему, руководствуясь какими-то своими внутренними интуитивными выводами, сформулировать которые она бы никогда не смогла, но никто из ее домочадцев и друзей, которые приходили к ней в дом, когда Никита гостил там, в их верности не усомнился. Круглов поверил ему, опираясь на свои врачебные наблюдения. Холодная и жесткая Ольга Витковская[3] провела какой-то одной ей ведомый анализ, после которого заявила: все эти фотки и страшные рассказки — полная лажа, забудь, никто нормальный не поверит этой лживой крашеной суке.