Башни заката - Лиланд Экстон Модезитт

— Но все уверяли, что он не достиг даже уровня стража. Ты и сама так говорила.

Женщина постарше пожимает плечами:

— Может быть, и не достиг. Многие ли мужчины, даже с востока, дотягивают до этого уровня? Но, — тут ее взор делается ледяным, — учитывая, чей он сын, я подозреваю, что это отнюдь не так. Юноша превзошел большинство стражей, о чем Дайлисс, понятное дело, предпочла умолчать.

— Ты хочешь сказать, она обучила его всему необходимому для самостоятельного выживания?

— Не совсем так. Для этого прежде всего необходимо стремление к самостоятельности, а такому не научишь. К тому же он плохо представляет себе мир людей: чужой опыт позаимствовать нельзя. Она поняла больше, чем следовало, но все равно не делала для него поблажек. Как и ни для кого другого. Но, — добавила Риесса, помолчав, — наш черед настанет.

— Надо заставить ее найти его!

— Как? — сухо интересуется тиран. — Как можем мы принудить маршала к чему бы то ни было? Уж всяко не силой нашего оружия.

— А что, если он погибнет в горах? Или переберется через Закатные Отроги? А то и через Рассветные?

— Ну, полагаю, пока он не погиб. В конце концов, Мегера еще жива. У меня есть сильное искушение отвести ее к Блийанс и сбить браслеты. Она должна найти его. Фурии это умеют, ты ведь знаешь. Что же до востока… Если он сумеет забраться так далеко, а Мегера найдет его вовремя, им на востоке найдется, о чем жалеть.

— Ты не собираешься использовать волшебников?

— С какой стати? Давай посмотрим, что у него получится. Особенно когда по его следу пустится Мегера.

— А стражи…

Женщина, сидящая в высоком кресле, пожимает плечами:

— Спроси их сама или найди его, если сможешь. А если нет…

— Это опасная игра.

— А разве у нас есть выбор? С каждым годом маги подводят свою дорогу все ближе к нам.

Женщина, холодное пламя в зеленых глазах которой перекликается с таким же морозным свечением ее светлых волос, провожает уходящую советницу взглядом. А в другой комнате другая женщина — рыжеволосая — не отрывает взгляда от зеркала. Ничего не отражающего и подернутого серой рябью.

Лишь на короткий миг ей удается уловить образ — образ погребенного в снегу человека, — но боль становится слишком сильной.

Всякий раз, когда она тянется вовне, браслеты раскаляются до красноты. Женщина кусает губы, но жар сильнее, чем она может выдержать. Однако когда взор рыжеволосой падает на окованную металлом дверь, пламя в ее очах разгорается жарче того огня, что калит железо на запястьях.

Углядев на склоне холма прогалину, Креслин старается поднажать, хотя это и нелегко. По мере его продвижения на восток — а он пытался не отклоняться от избранного направления, — пробиваться сквозь влажный и тяжелый снег становится все труднее.

И это не единственная трудность. Здесь, внизу — это особенно ощущается в последние два дня, — заметно теплее, чем на Крыше Мира, а укладываться спать в тающий снег, от которого намокает даже походная кожаная одежда, не слишком-то приятно. Вдобавок лес кажется почти вымершим: за все время пути Креслину не встретилось никаких живых существ, кроме нескольких оленей, снежных зайцев да редких птиц. Что уж говорить о путниках: людским следом в лесу и не пахнет. Когда Креслин смотрит сквозь деревья на восточные пики, они кажутся ему всего лишь еще одной отдаленной грядой холмов.

Побег с Крыши Мира состоялся восемь дней назад, и за это время скудный походный паек почти подошел, к концу, а одежда стала болтаться мешком.

— Ничего, — говорит себе юноша, — зато теперь даже Хелдра не сказала бы, что у меня лишний вес.

Иногда он разговаривает сам с собой. Это помогает по крайней мере на время.

Лес постепенно становится другим. Исполинские ели и пихты заметно мельчают, и среди них начинают попадаться дубы, сбросившие на зиму листву, и другие деревья, ему не знакомые.

Чуть не налетев лыжами на прикрытую тяжелым снегом ветку, Креслин шатается, однако удерживает равновесие. Он прислушивается, но не слышит ничего, кроме шепота ветра. Он всматривается в просветы между деревьями, но не видит впереди ничего, кроме того же бесконечного леса. Креслин утирает лоб. Его парка давно снята и приторочена к вещевому мешку, но бежать на лыжах, даже в тени деревьев, довольно жарко.

И тем не менее он выбирается на прогалину, под прямые солнечные лучи. Вниз по склону тянется линия обугленных стволов и пней: становится ясно, что прогалина — напоминание о давнем лесном пожаре. Щурясь от непривычно яркого солнца, юноша смотрит на северо-восток. Обгорелые деревья не мешают обзору, и он различает проходящую по следующему холму и удаляющуюся к барьерному кряжу узкую бурую ленту.

В молчаливом изумлении Креслин качает головой: каким-то образом, можно сказать, каким-то чудом он ухитрился выйти к торговому пути на Галлос. По крайней мере, ему так кажется. Сняв тяжелую рукавицу, он достает флягу с талой водой, отпивает и, опустившись на колени, наполняет емкость чистым снегом.

Выпрямившись, Креслин проводит пальцем по подбородку — по серебристой, как он может лишь подозревать, не имея зеркала, колючей щетине, — вздыхает и снова натягивает рукавицы.

К вечеру он всяко выберется на дорогу. Но это не сулит облегчения. Маршал наверняка вышлет туда стражей, наказав искать юношу с серебряными волосами.

Оглянувшись на далекие, нависающие над Крышей Мира, облака, Креслин трогается с места и начинает скользящий спуск в низину. Чтобы потом подняться к опасной, но манящей дороге.

Меняя положение корпуса и центр тяжести, он все время вглядывается вперед, стараясь не проглядеть возможные препятствия. Иногда их приходится огибать, что непросто: липкий, влажный снег не слишком хорош для лыжных маневров. Но так или иначе каждое мгновение отдаляет его и от Западного Оплота, и от суб-тирана Сарроннина. Скольжение, повороты, падение, после которого на кожаной куртке и штанах осталось влажное пятно, снова скольжение, тяжелый снег, густой подлесок…

Наконец спуск заканчивается.

К тому времени он вконец запыхался. Лыжи стали тяжелыми от налипшего снега, смешанного с хвоей и прочим мусором. Креслин останавливается и вытирает лоб тыльной стороной рукавицы. Его шерстяная рубашка насквозь промокла, причем не от снега, а от пота. Под деревьями царит полное безветрие, отчего день кажется еще более теплым.

Лощина переходит в новый подъем: дорога, как он понимает, должна находиться где-то выше по склону. Со вздохом юноша начинает подъем. Здесь деревья отстоят одно от другого дальше, зато в промежутках между ними из-под наста торчат заиндевелые кусты.

Креслин замедляет ход, останавливается и снимает лыжи. Потопав освободившимися от тугих ременных креплений ногами, юноша бодро шагает вверх: снегу ему меньше чем по щиколотку, хотя пару раз он проваливается сквозь наст почти по колено. Лыжи Креслин несет с собой. Он не решается расстаться с ними, покуда не вышел на дорогу.