К свету - Дэвид Вебер

унесла жизни от семидесяти пяти до двухсот миллионов человек в Европе и Азии всего за шесть лет, между 1347 и 1353 годами. Если уж на то пошло, чистое население земли сократилось где-то с четырехсот пятидесяти миллионов до, возможно, трехсот шестидесяти миллионов в четырнадцатом веке, почти все из-за чумы. На самом деле, потребовалось двести лет, чтобы население вернулось к цифрам, существовавшим до чумы!

- Так что, да, люди эпохи Возрождения, оглядываясь назад на подобный опыт, называли все, что было по ту сторону чумы, "темным", и их довольно трудно винить. И сейчас мы потеряли чертовски много людей - даже в относительном выражении, в процентах от общей численности населения, гораздо больше в абсолютных цифрах - за гораздо меньшее время, чем когда-либо убивала чума. Так что прямо в эту минуту мы наверняка находимся в середине наших собственных "Темных веков".

В конференц-зале было очень тихо, и он обвел взглядом наблюдающие лица.

- Но вы знаете, что лежало по другую сторону Черной смерти? - Его глаза снова обвели стол для совещаний. - Возрождение. Взрыв искусства и литературы - и коммерции, если уж на то пошло, - который непосредственно привел к эпохе науки. С момента падения Западной Римской империи до начала шестнадцатого века - тысяча лет - ничего особо не изменилось с точки зрения технологии, потому что не было никакого давления, чтобы изменить это. Но вы можете сжимать пружину только так долго. Затем это вырывается на свободу, и именно это произошло в эпоху Возрождения и в эпоху Разума. За пятьсот лет мы прошли путь от феодализма до Луны ... все сами по себе.

Тишина была глубже, чем когда-либо, и он пожал плечами.

- Люди, я только по-настоящему начал копаться в истории Гегемонии, но уже могу сказать вам, что ни один другой вид в этой истории никогда так быстро не переходил от пахоты на волах к полетам на ракетных ускорителях в космос. Мы приковали молнию цепью - приковали ее сами - и никто-никто другой никогда не делал этого в столь крошечном окошке. Это мерцание в оке вечности. Но мы это сделали. Мальчики-обезьяны и девочки-обезьяны - мы сделали это. Наши предки выбрались из могилы Черной смерти и проложили траекторию, которая привела бы нас к звездам быстрее, чем кого-либо другого в истории галактики, если бы шонгейри не пытались убить нас всех.

- Им пришлось делать это с нуля, так какого рода ренессанс, по-вашему, мы сможем осуществить, когда наша отправная точка означает, что звезды уже в наших руках?

Он улыбнулся, не сводя глаз с Ландерса и Зуковски, и эта улыбка была холодной и тонкой.

- Эти ублюдки не просто отдали нам свою технологию. Они дали нам чертовски хорошую мотивацию использовать ее - и совершенствовать - чтобы мы могли показать нашим учителям, насколько хорошо мы усвоили урок, когда снова встретимся с ними.

- Отличная работа на сегодняшней встрече, Дэйв, - сказал Джадсон Хауэлл, вручая Двораку пивную кружку.

- Прошу прощения? - спросил Дворак, склонив голову набок.

- Мне показалось, что ты немного напоминал Уинстона Черчилля. - Хауэлл сверкнул быстрой усмешкой. - Он тоже был довольно честным историком, если я правильно помню.

- И одним упрямым сукиным сыном, - добавил Уильям Джефферс. Несмотря на свой выбор выражений, Джефферс всю жизнь был баптистом, который никогда не прикасался к алкоголю, хотя никогда не был ханжой по отношению к людям, которые это делали. Вместо пива он взял банку Чируайн с заботой по-настоящему зависимых людей, которые знают, что их запасы ограничены. Производство безалкогольных напитков не входило в список приоритетов нового правительства, и, несмотря на его популярность в Каролине и Джорджии, Чируайн был доступен в гораздо меньших количествах, чем пиво.

Что, вероятно, говорило что-то интересное о реальных привычках употребления алкоголя в "Библейском поясе", - размышлял Дворак.

- Он был таким, - согласился Хауэлл. - Он и был таким.

- Никаких размышлений, - сказала Сара Хауэлл, и ее муж посмотрел на нее с еще одной из тех быстрых усмешек, которые так долго были одной из его политических отличительных черт. - Ты будешь таким же твердолобым, каким тебе нужно быть, Джадсон, - сказала она более мягким тоном. - Не беспокойся обо всем том дерьме, которое скопилось вокруг тебя, больше, чем это необходимо.

- Хороший совет, - твердо сказал Джефферс, и Дворак кивнул. Это был хороший совет, и то, что Джефферс поддержал его, только придало ему больше смысла.

Уильяму Джефферсу был шестьдесят один год, у него были седые волосы и карие глаза, и, насколько всем было известно, он также был единственным оставшимся в живых членом конгресса США до вторжения. Он представлял в конгрессе шестой избирательный округ Кентукки почти восемнадцать лет, и правда заключалась в том, что юридически он, возможно, имел гораздо более весомые права на пост президента, чем любой простой губернатор штата. Вполне вероятно, что были и другие выжившие члены конгресса, хотя ни один из них до сих пор не всплыл на поверхность. И на самом деле это могло быть менее вероятно, чем предполагал Дворак, поскольку конгресс заседал, когда напали шонгейри. Джефферс находился за пределами округа Колумбия, направляясь из Вашингтона навестить друга в Питерсберге, штат Вирджиния, когда туда обрушился кинетический удар. Он немедленно отправился домой к своей семье... и добрался до Северной Каролины, прежде чем до него дошло известие, что Лексингтон тоже был уничтожен. Его жена, трое их детей и семеро внуков погибли во время этого нападения, оставив ему только сына Брайанта, его жену и их двоих детей, которым случилось проживать в Хай-Пойнте, менее чем в двадцати милях от этой самой гостиной.

Джефферс распознал "упрямого сукина сына", когда видел его, - подумал Дворак. - Он видел такого каждое утро в своем зеркале, потому что в нем не было ни грамма отступления. На самом деле, чего он хотел больше всего на свете, так это отомстить Гегемонии, которая отдала его родной мир шонгейри.

Эта решимость в некотором смысле сделала еще более удивительным тот факт, что он не заявил о своих собственных притязаниях на президентство, когда законодательное собрание штата, действуя от имени всех Соединенных Штатов, назначило Хауэлла президентом, а он передал управление штатом вице-губернатору Элвину Фостеру. Конечно, закон на самом деле был бы довольно двусмысленным, даже в случае Джефферса. Закон о переходе должности президента никогда не распространялся за пределы кабинета министров, несмотря на опасения после