Петр II - Николай Павленко

Вторая вина связана со сватовством великого князя Петра Алексеевича: «Что же принадлежит до сватанья великого князя, и ежели то чинено и чинитца по высокой воле ея императорского величества и по желанию, то те персоны, которые тщилися домагаться не допущать до того, весьма погрешили, как против высокой воли ея величества, так и в оскорблении его высочества великого князя». Причем «все вышеписанные злые умыслы и разговоры чинены были от них по их партикулярным страстям, а не по доброжелательству к ея императорскому величеству». Так, «граф Толстой сказал, что боялся великого князя, а протчие сказали, что боялись усилования светлейшего князя».

Определенные судом наказания поражают своей исключительной суровостью: Девиера и Толстого «яко пущих в том преступников казнить смертию»; генерала Бутурлина, лишив чинов и данных деревень, отправить в ссылку в дальние деревни; князя Ивана Долгорукого «отлучить от двора» и понизить чином, написать в дальние полки… В указе, подписанном именем Екатерины, мера наказания была смягчена. Толстому и Девиеру сохранялась жизнь, причем первому определялась ссылка в Соловецкий монастырь, а второму — в Сибирь.

Обращает на себя внимание тот факт, что ни в экстрактах, ни в именном указе императрицы от 6 мая не упоминался герцог Голштинский, хотя его имя то и дело встречалось в показаниях обвиняемых, которые именно его называли инициатором заговора. Цесаревна Анна Петровна, руководившая вместе с голштинским двором действиями герцога, внушила ему мысль о необходимости противодействовать воцарению Петра Алексеевича. Герцог взялся за дело и по существу привлек к заговору Толстого, Девиера и других. Очевидно, Меншиков смирился с требованиями императрицы не компрометировать имя зятя. Но как только Екатерина сделала предсмертный вздох, судьба голштинской фамилии была решена. Такова участь побежденных: от них отвернулись все, кто им сочувствовал, теперь никто не посмел открыто выступать в их защиту. Французский дипломат Маньян доносил 24 мая 1727 года: «Было замечено, что герцог Голштинский и его супруга при выходе их из зала Совета по смерти царицы не были никем сопровождаемы»[37]. Пало значение герцога в Верховном тайном совете, он настолько неуютно чувствовал себя на его заседаниях, что навестил его до своего отъезда из России единственный раз.

Между прочим, из донесений того же Маньяна следует, что обнародование завещания не вызвало всеобщего восторга в обществе. И хотя в депеше от 24 мая он писал: «Вступление на престол великого князя доставляет общую радость всему русскому народу», из другой депеши, датированной 30 мая, следует, что радость испытывали далеко не все: при вскрытии завещания партия герцогини Голштинской была настолько сильна, что едва не одержала победы над партией великого князя. «Это обстоятельство вызвало у князя Меншикова такое страшное волнение крови, что ноги у него подкосились, когда он увидел, что перевес клонится не на сторону великого князя. Герцог Голштинский не терял надежды до самой последней минуты». Маньян полагал, что герцог достиг бы своей цели, если бы не погибель Толстого, Девиера, Бутурлина и других в июне 1727 года, что Меншиков не в силах остановить «поток злобных речей, которые продолжают вестись по поводу брака царя на одной из его дочерей»[38].

Надо полагать, что болезнь Меншикова продлила на месяц-другой пребывание голштинцев в России. И все же им пришлось отправиться в Киль. Несмотря на отнюдь не ангельский характер князя, он предпочел соблюсти придворный этикет: отъезжавшим салютовали двадцать одним пушечным выстрелом, а когда фрегат поровнялся с Меншиковским дворцом, где пребывал царь, от его имени было произведено шесть пушечных выстрелов, а с фрегата ответили семью. Князь вышел на балкон и помахал рукой.

Овсов Андрей Григорьевич.

Портрет Петра II

Осуждая бестактность светлейшего князя, привыкшего действовать напролом, все же надлежит признать, что совершенный им поступок отвечал национальным интересам России — не выдвори он голштинцев из страны, немецкая камарилья, возможно, завладела бы подножием трона на три года раньше, а не при Анне Иоанновне.

Обратимся к содержанию «Тестамента» (Завещания), вызвавшего столь значительный переполох в элите столичного общества. Первый пункт этого пространного документа объявлял наследником престола Петра Алексеевича с его потомством. В случае его смерти бездетным трон должна была занять Анна Петровна и ее потомки, а за нею — Елизавета Петровна с ее наследниками. Трон имели право занимать только лица, исповедовавшие православие.

«Тестамент» далее предполагал, что до совершеннолетия императора, то есть до достижения им возраста 16 лет, «имеют администрацию взять наши обе цесаревны, герцог, прочие члены Верховного совета». В общей сложности в его составе должно было насчитываться девять членов. Завещание предписывало «дела множеством голосов вершить, всегда и никто один повелевать не может».

Один из пунктов «Тестамента» определял непременное присутствие в Верховном тайном совете Петра II. Далее «Тестамент» обязывал выдать цесаревнам единовременное пособие — по миллиону рублей каждой и, кроме того, на содержание двора по 100 тысяч рублей в год.

Цесаревне Елизавете Петровне «Тестамент» прочил в мужья епископа Любского. Личные вещи покойной императрицы определялось поделить поровну между двумя дочерьми. Они составили изрядную сумму: платье и парчей на 29 199 рублей, алмазных украшений — на 88 605 рублей, галантереи — на 14 220 рублей, серебра — на 23 762 рубля, серебряных изделий — на 36 793 рубля. Итого, не считая мелочей (чулки, одеяла, башмаки и др.), экипировка и украшения Екатерины I были оценены в 191 579 рублей.

«Тестамент» обязывал наследника принять меры к возвращению голштинскому герцогу территорий, отнятых у него Данией. Последний пункт завещания обязывал Петра II жениться на одной из дочерей Меншикова.

«Тестамент», по сути, определял новый порядок престолонаследия, отличавшийся как от традиционного, так и от установленного Уставом о наследии престола 1722 года. Он являлся сплавом того и другого с провозглашением новых норм. Так, Устав о наследии престола предусматривал назначение царствующим монархом лишь преемника, его сменившего, в то время как «Тестамент» заглядывал в будущее — воля императрицы распространялась на порядок наследования на ближайшее будущее[39].

Заметим, что из всего пространного содержания «Тестамента» был выполнен лишь единственный, но самый важный пункт — своим преемником императрица назначила великого князя Петра Алексеевича. Что касается остальных пунктов Завещания, то они остались нереализованными как по объективным, так и по субъективным причинам. Так, не состоялся брак цесаревны Елизаветы Петровны по той причине, что неожиданно скончался от оспы жених — епископ Любский. Пустым пожеланием оказался пункт о единовременном пособии цесаревнам по миллиону рублей и по 100 тысяч на содержание их двора — казна была пуста. Нереализованным оказался пункт о составе Верховного тайного совета из девяти членов: к ранее назначенному герцогу Голштинскому должны были присоединиться две цесаревны, но все три кандидатуры были неугодны Меншикову, так что предписание Завещания каждому члену Верховного тайного совета иметь равный голос оказалось всего лишь пожеланием — в высшем органе власти хозяйничал Александр Данилович. Игнорировалась воля императрицы, обязывавшая наследника набираться опыта управления присутствием на заседаниях Верховного тайного совета, — император оказался во власти других страстей. Никто не намеревался выполнять предписанную «Тестаментом» обязанность добиваться возвращения Голштинскому герцогу территорий, отнятых у него Данией. Такое могло быть достигнуто только силой оружия, но воевать с Данией за чуждые России интересы не было ни желания, ни финансовых возможностей.