А что там в Брюгге? - Юлия Родионова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Часто фразу было не собрать. Например, два слова, красиво расположившись в лепестках французской лилии, в сочетании своем ничего не давали. Продолжения других фраз ни Василиса, ни Александра Сергеевна не находили. Это были какие-то неоконченные, как бы отрезанные фразы. Три слова «тридцать, рыцари и гербы», допустим, можно было связать. И получалось довольно понятно: «тридцать рыцарей с гербами» или «тридцать гербов рыцарей». Но что именно должны означать эти рыцари и эти гербы, пока было не ясно. Усложняло понимание и то, что начертанные слова стояли в неопределенной форме.
Все, что было написано и нарисовано яркими красками, вполне определенно указывало на герцога Филиппа Доброго. А все, что было выдавлено пером, пока ни на что не указывало. Это все надо было найти и каким-то образом соединить, чтобы понять смысл. Что можно было утверждать точно, так это то, что кто-то намеренно очень искусно зашифровал свое послание, раскидав его по всем страницам вставки.
К утру весь стол Василисы был завален исписанными тетрадными листами. В 8 утра измученные, но счастливые своим открытием две исследовательницы поплелись на кухню завтракать. Но даже виртуозно приготовленный Баб Мартой омлет с травами, лежащий на тарелках пушистыми облаками, даже умопомрачительный аромат крошечных рогаликов, испеченных к кофе, не могли отвлечь Василису с Александрой Сергеевной от мыслей о книге. Все то, что раньше вызывало божественный трепет, сегодня было проглочено и почти не замечено.
После завтрака обе отпросились под разными предлогами с работы и опять засели в кабинете.
После ночи, проведенной в поисках с внезапными вскриками, означающими новое открытие, и бесконечными шиканьями друг на друга «тише, а то Марта проснется!» собрать во что-то более-менее понятное удалось немногое. Семь бумажек лежало на столе рядочком. На четырех было следующее:
Божественный флорентиец.
Тридцать гербов рыцарей или тридцать рыцарей с гербами.
Храм божий здесь.
Месть мастера спустя.
На остальных листках вперемешку были выписаны слова, которые никак не хотели соединяться во что-то понятное: младенец, отмщение, пламень, ярость, Господь, клятва, святая, мост.
— Так, — сказала Александра Сергеевна, устало потирая глаза, уставшие от очков и ночного бдения. — Час спим и снова в борозду.
Василиса кивнула и, опустив голову на книгу, мгновенно уснула. Александра Сергеевна столь же мгновенно уснула, сидя в кресле, чего очень давно с ней не случалось: ни продавленного кресла вместо кровати, ни мгновенного засыпания вместо невыносимой старческой бессонницы.
Проснулись обе под вечер.
Глава 3
Сидя на кухне и доедая вкусный ужин, приготовленный Мартой, счастливой от того, что близкие рядом, Василиса и Александра Сергеевна обсуждали обнаруженные слова.
— Ну, допустим, только на минуту, — говорила Александра Сергеевна, собирая с тарелки кусочком хлеба пряный мясной соус, — что и вставка относится каким-то образом к Филиппу III. Допустим, что тридцать рыцарей с гербами…
— Или тридцать гербов рыцарей, — перебила ее Василиса.
— Пока это не важно. И не мешайте мне, голубушка, размышлять. Так вот, допустим, что тридцать рыцарей с гербами или без оных, — строго глянула на племянницу тетка, — мы как-то можем соотнести с Филиппом Добрым. Так же допустим, что «Храм божий здесь» является указанием на несостоявшийся крестовый поход на Константинополь. Впрочем, совсем необязательно.
— А Вы говорили, что вставка более позднего периода, чем книга. Может Филипп тогда уже умер? Тогда вставка не имеет никакого отношения к Филиппу, — заметила Василиса.
— Филипп отдал богу душу в 1467–1468 годах, если я ничего не путаю. Марфушенька, подавай, умница, чай. Все очень вкусно. Не устаю благодарить творца за счастье вкушать твои божественные блюда. Вот, что со мной делают твое мастерство и книги древние! Заговорила, как толстовская графинюшка. Так, так, спасибо. И, Василиса, подайте мне, пожалуйста, вооон тот очаровательный птифурчик! Благодарю.
Продолжим. Филипп умер. Но Божественный флорентиец, — не совсем последовательно проговорила Александра Сергеевна. — Кого так называли? Правильно, — сама себе ответила тетка, доедая очаровательный птифурчик, — Микеланджело. Не сразу, конечно, а после его Пьеты.
— Знаю! Знаю! — вскричала Василиса. — Это самый конец XV века. У меня книжка была про Микеланджело. Серенькая такая.
— Молодец. Ваша серенькая книжица была, скорее всего, написана Ирвингом Стоуном. Многое там придумано, но суть передана верно. А главное, Вы совершенно правы. Пьета Божественным флорентийцем была создана в конце пятнадцатого века.
— Он ее еще как-то долго создавал, — продолжала волноваться Василиса, предавшись воспоминаниям.
— Не слишком. Начал в 1498 году в Риме, а в 1501 году уже вернулся во Флоренцию.
— Разговаривать с Вами невозможно, — почти обиделась Василиса.
— Разговаривать возможно, спорить бессмысленно. Я знаю больше Вас. Успокаивает то, что у Вас еще вся жизнь впереди. Наверстаете. А пока возьмите птифурчик. И я предлагаю прогуляться хотя бы вокруг дома. Сутки дома сидим. Пойдемте, проветримся. Там и продолжим.
Они встали, благодарно расцеловали Марфушу и отправились на прогулку.
На улице и правда, похолодало. И все шло к тому, что снег-таки пойдет. Но тетка с племянницей были увлечены беседой, а потому решительно не обращали внимания на погодные неприятности.
— И все же, как соотносятся рыцари с Микеланджело? — третий раз за последние пять минут проговорила Александра Сергеевна. — Какое отношение флорентиец имеет к Филиппу?
— Я думаю, что если речь идет все-таки о Микеланджело, то мы можем утверждать, что вставка написана и вклеена не раньше первого десятилетия XVI века, — заметила Василиса.
— Два раза молодец. Не переживайте. Это я завидую. Вы очень толково рассуждаете. Да, вставка начала шестнадцатого столетия. А к этому времени не только Филипп Добрый почил, но и сын его Карл Смелый. Что же нам хотели сказать этой вставкой? Давайте соберем все, что нашли.
Итак, у нас есть:
Книга, написанная в 1457–1463 годах, и, как мы, надеюсь, верно предполагаем, принадлежащая герцогу Бургундскому Филиппу III Доброму.
Вставка, за каким-то чертом вклеенная в книгу. И вставка эта начала XVI века.
Микеланджело. А я-таки настаиваю, что это о нем идет речь во вставке.
Тридцать рыцарей с гербами. Возможно, это о рыцарях Ордена Золотого руна. А возможно и нет.
Нам ничего не дают ни словосочетания «храм божий здесь» и «месть мастера спустя», ни слова: младенец, пламень, святая, клятва и что-то там еще было.
— А если это про младенца сказано «святой»? — спросила Василиса, пытаясь идти в ногу с теткой. Но та шла хоть и прогулочным, но