А другой мне не надо - Татьяна Булатова

Игорь, наблюдая за терзаниями отца, изучил этот вопрос в Интернете и предположил, что у бедного родителя печень не выделяет каких-то ферментов, способных расщеплять алкоголь. Он даже называл каких, но Анна не запомнила, потому что искренне считала: «Не можешь пить, не пей».

Словно прочитав мысли жены на расстоянии, Гольцов сразу же отреагировал:

– Обижаешь ты меня, Анют. Я, может, совсем пить не буду, баня же.

– Вот и правильно, – уцепилась «за баню» Анна и напомнила: – И Игорю позвони, пожалуйста. А то я волнуюсь.

– А что? Он перед тобой до сих пор так и не извинился?

– Извинился, – зачем-то солгала Гольцова и добавила: – Все равно позвони ему. У него трудный период.

– Очень, – саркастически ответил Анатолий и звонить никому не стал, потому что, пока сидел на совещании, вспоминая утреннюю перепалку, умудрился настроить себя воинственно и на время похоронить жалость к сыну. Теперь Гольцов считал, что каждый человек должен пройти через испытание первой любовью. К тому же Леночка под эту категорию не подходила, а значит, ни о какой психологической травме не может быть и речи, успокаивал он себя. Хотел бы, поехал бы за ней в Москву, решал бы как-то вопрос, а не бросался бы с глупыми обвинениями на отца, думал Анатолий и чувствовал, что все больше и больше раздражается на сына.

«Ты ж мужик! Альфа-самец! Неужели за сорок пять лет! И в тебе черти водятся?!» – вспомнил он обидные слова Игоря и рассвирепел так, как будто у него собирались отнять самую главную ценность в его жизни – верность жене. То есть то, чем Анатолий Иванович Гольцов по-настоящему гордился и считал это качество своей визитной карточкой, не подозревая, что Игорь в этом плане – весь в него. Вот только Леночка подвела: надела спортивные штаны и унеслась в Москву вместе со своими марафонцами: там, видишь ли, условия для личностного роста лучше, чем в Алынске.

После трех минут таких размышлений раздражение на сына сменилось жалостью, и Анатолий набрал номер Игоря, но, услышав гудок в трубке, сразу же отключился. Шаг навстречу был явно преждевременным: он не был готов к разговору с ним. «Не хочу», – признался себе Анатолий и вспомнил, что надо перезвонить Мельниковым.

– Я приеду, – без предисловий объявил он Николаю Николаевичу, как только проинспектировал последний на сегодня филиал налоговой, и задал традиционный вопрос: – Что с меня?

– Присутствие, – быстро пресек энтузиазм товарища Мельников и уточнил: – А Анна Викторовна, судя по всему, не поедет?

– Нет, – подтвердил предположение Мельникова Гольцов, пропустив мимо ушей, что муж Жанны называет его Аню по имени-отчеству.

– Очень жаль, хотя, знаете, – произнес Николай Николаевич, – иногда женщинам нужно давать свободу. Хотя бы на день. Это я вам говорю с высоты своего опыта. Брак, знаете ли, такая штука…

– Знаю, – заверил его Гольцов и спешно попрощался, пытаясь скрыть раздражение, вызванное советом Мельникова, семейный опыт которого явно не отвечал выдвинутому положению: от первой жены ушел, а со второй прожил от силы десять лет. И это притом, что семейный стаж четы Гольцовых приближался к двадцатипятилетнему рубежу, а это, как говорила Аня, «не хухры-мухры».

«Может, того? Не ехать?» – снова заметался бедный Анатолий, все равно ощущавший себя изменником семье: прежде он никогда не отправлялся в гости один, только с женой или с сыном. Он физически не мог без них обходиться, иногда доводя этим своих домашних до исступления. «Толя, – периодически порыкивала на него Анна, – ну сядь на другой конец дивана. Ну почему тебе обязательно нужно усесться так, чтобы касаться меня?» «Потому что я тебя люблю», – объяснял свое рвение Гольцов и брал жену за руку. «Это меняет дело», – размякала Аня и впускала мужа в свое пространство.

Нечто подобное происходило у Гольцова и с сыном, возопившим о помощи в подготовительной группе детского сада. «Мама, – орал он. – Скажи папе, чтобы он не хватал меня за руку. Я что? Маленький?» «Если не маленький, скажи ему сам», – Анна, была в своем репертуаре. «Я не могу», – чуть не плакал Игорь и с мольбой смотрел на мать. «Почему?» – недоумевала Аня. «Он обидится». – Сын, нахмурившись, приводил неоспоримый аргумент. «А ты скажи так, чтобы не обиделся», – советовала Гольцова и самоустранялась, наблюдая за нравственными мучениями Игоря. «Ты не права, Анечка», – пыталась вмешаться Людмила Дмитриевна и тут же натыкалась на жесткое Анино «нет». «Может быть, тебе все-таки поговорить с Толей?» – Бабушке хотелось избавить внука от переживаний. «Мы это обсудили», – Анна и здесь не оставляла своей матери никакой надежды, хотя сама боролась с внутренней жалостью, запрещая себе стелить соломку там, где можно было без нее обойтись. «Пусть думает», – уговаривала она мужа не вмешиваться в эксперимент, и тому даже не приходило в голову, что можно просто не брать сына за руку прилюдно. «Вы просто садисты», – обвиняла их Людмила Дмитриевна и штудировала литературу по психологии, чтобы свернуть этих горе-родителей с неправильного пути. Но они так и продолжали наблюдать за происходящим до тех пор, пока сам Игорь не нашел оригинального решения. В открытке к 23 февраля в качестве одного из пожеланий он печатными буквами написал отцу следующее: «Я ОЧЕНЬ ЛУБЛУ КАГДА ТЫ МЕНЯ ДЕРЖИШ ЗА РУКУ. НО Я СТИСНЯЮС. ПАТАМУ ЧТА Я МАЛЧИК. СПАСИБА».

Прочитав эти строки, Гольцов чуть не заплакал и бросился к семилетнему сыну так, словно того собирались отобрать у него навсегда: «Почему же ты сразу вот так мне не сказал?!» «Я сказал», – опустив голову, пробубнил Игорь: ему было невыносимо смотреть в отцовские глаза. И тогда Анатолий поклялся, что больше никогда, никогда-никогда не возьмет сына за руку без спроса. И тот поверил отцу и разочаровался в отцовском слове на следующий же день, когда, выйдя из ворот детского сада, Гольцов автоматически схватил его за руку. «Папа! – заскулил Игорь и, вырвав руку, спрятал ее за спину: – Ты же обещал!» «Точно!» – смутился Анатолий и побрел за сыном, старавшимся опередить отца хотя бы на полшага. В первом классе проблема исчезла сама собой: Игорь категорически воспротивился тому, чтобы его провожали в школу и встречали из нее, благо располагалась она в десяти шагах от дома. Людмила Дмитриевна оказалась в разы понятливее своего зятя и встречала внука, стоя на балконе гольцовской квартиры, готовая в любой момент сорваться на помощь мальчику, если это потребуется.

«А я так не могу», – подумал Анатолий и испытал острое желание позвонить сыну, невзирая на то, что еще какое-то время тому назад совершенно справедливо чувствовал себя оскорбленным. Теперь от обиды не осталось и следа.

В этот раз Игорь ответил сразу же, и по голосу сына Гольцов понял, что тот так же, как и он сам, готов к разговору:

– Извини, – тут же выдал Игорь и замолчал.

– И ты меня извини, – встречно попросил Анатолий, усаживаясь в поджидавшую его возле входа служебную машину.

– Да ладно, пап, ты-то тут при чем? Мой косяк.

– Ну, я тоже погорячился. – Со стороны могло показаться, что Гольцов оспаривал у сына право быть самым виноватым.