Вуаль из солнечных лучей - Валерия Вербинина

– Исход дуэли их удивил так же, как и вас?

– Лейтенант был просто ошеломлен, а граф даже проснулся. То есть не проснулся, я неудачно выразился, – поправился Джереми. – По-моему, граф де Ранси не выспался, и когда дуэлянты занимали свои места, он незаметно прислонился спиной к стволу дерева, закрыл глаза и задремал. Выстрел виконта разбудил его, он дернул головой и спросил: «Что, уже все?»

Оказывается, сколько любопытных деталей можно заметить, если находишься неподалеку от основных действующих лиц. Сама Амалия не запомнила ни задремавшего графа, ни его возглас. Правда, справедливости ради надо сказать, что ее внимание было целиком поглощено дуэлянтами.

– Мистер Скотт, скажите: когда вы беседовали с Ломовым, он задавал вам еще какие-нибудь вопросы? Может быть, не только по поводу дуэли, но и… вообще.

– Я тогда себя неважно чувствовал, и наша с ним беседа длилась едва ли десять минут, – ответил молодой человек. – Его заинтересовало только то, что я искал пулю виконта, но не нашел.

– Я надеюсь, – Амалия замялась, – мистер Ломов не позволил себе… э… лишнего во время разговора?

Ей было неприятно думать, что Сергей Васильевич мог применить силовые методы к человеку, который на всю жизнь останется калекой.

– Нет, он был очень вежлив, – ответил Джереми с легкой улыбкой. – Не хватал меня за горло и даже не обещал выкинуть в окно. – Амалия с облегчением выдохнула. – Правда, он на прощание назвал меня младенцем. «И куда вы полезли, младенец», – вот его собственные слова. Должен признаться, миледи, меня это немного задело.

– Я очень признательна вам, мистер Скотт, за то, что вы уделили мне время, – сказала Амалия, поднимаясь с места. – Я надеюсь, что вы поправитесь и что… ну, словом, у вас все будет хорошо.

– Что до меня, миледи, то я очень рад нашему знакомству, – отозвался Джереми. – Не очень-то весело целыми днями лежать вот так, – он глазами указал на свое тело, покрытое одеялом. – Хотя я ни о чем не жалею, нет, ни о чем не жалею.

Последние слова явно были предназначены для того, чтобы убедить самого себя, а не собеседницу. Чтобы его приободрить, Амалия заметила, что современная медицина способна на многое и что падать духом никогда нельзя, еще раз пожелала молодому человеку скорейшего выздоровления и удалилась.

Амалии было над чем подумать. Судя по всему, секунданты полковника Уортингтона были готовы к любому подвоху, но, если верить им, не обнаружили ничего подозрительного. Виконт де Ботранше просто выстрелил и просто убил своего противника. Могло такое случиться? Теоретически могло, и Джереми Скотт совершенно правильно заметил, что удача и желание выжить творят чудеса.

Одним словом, если бы не случившееся с Ломовым, который взялся расследовать гибель своего старого врага, а потом таинственно исчез, Амалия бы приняла на веру предложенную ей версию.

«Нет, он наверняка что-то обнаружил… что-то крайне важное, иначе французская контрразведка не стала бы сейчас так суетиться…»

Сергей Васильевич успел побеседовать с тремя очевидцами дуэли: Хобсоном, Скоттом и доктором по имени Огюст Монруж, который, как выяснилось, жил на улице Аркад. Первый раз баронессе Корф не повезло – ей сказали, что доктор уехал к больному, и затруднились ответить на вопрос, когда он вернется.

– Вы можете позвонить по телефону, сударыня. Или, если вам угодно, записаться на прием…

– Я подумаю, – уклончиво ответила Амалия.

Она вновь приехала на улицу Аркад вечером, рассудив, что доктор, как француз и человек семейный, будет, скорее всего, ужинать дома. Баронесса Корф не ошиблась в своих ожиданиях: семья доктора, которая, помимо него, включала жену и пять детей разного возраста, как раз собиралась садиться за стол. Амалия мысленно отметила про себя, что жена казалась намного младше мужа, а по манере держаться немного особняком и интонациям двух старших дочерей заключила, что нынешняя мадам Монруж является их мачехой.

Доктор пригласил Амалию перейти в свой кабинет, и она последовала за хозяином дома. На вид Огюсту Монружу было около пятидесяти. Темные волосы с проседью, умное лицо, окаймленное небольшой ухоженной бородкой, красивые руки, но общие очертания фигуры скорее крестьянские, и плечи для потомственного интеллигента слишком широки. Амалия подумала, что предкам доктора пришлось немало потрудиться на земле, прежде чем он сумел оторваться от своих корней, получил высшее образование и благодаря ему значительно поднялся по социальной лестнице.

– Итак, сударыня, что именно вас беспокоит? – спросил Монруж, окидывая свою гостью особенным, профессиональным взглядом врача, который стремится считать недуги пациента прежде, чем тот о них заговорит.

– Речь пойдет не о здоровье, – сказала Амалия, кладя на стол купюру весьма приятного достоинства. – Мне очень жаль, что я побеспокоила вас и оторвала от семейного ужина, но есть кое-что, что можете рассказать только вы.

Монруж покосился на купюру, на лицо Амалии, усмехнулся и двинулся к массивному столу, за которым он наверняка выписал до того не одну сотню рецептов.

– Прошу, – отрывисто бросил доктор, указывая гостье на стул. – Речь, случаем, пойдет не о дуэли химика де Ботранше и английского полковника?

Доктор Монруж был на памяти Амалии первым, кто назвал французского участника дуэли не виконтом, а химиком, опустив титул. «Да, он действительно должен быть из крестьян… и уж точно – убежденный республиканец. Вероятно, своего нынешнего положения добился сам, без всякой поддержки. С такими людьми стоит вести себя осторожно – они обычно считают, что сам черт им не брат, но на самом деле до ужаса обидчивы».

– А что, вас многие уже расспрашивали о дуэли? – спросила Амалия, садясь на стул. Доктор занял свое место за столом и, потирая лоб, с любопытством поглядел на гостью.

– Разумеется, сударыня, – ответил Монруж на вопрос Амалии. – Знакомые, жена, дети, родственники. Еще брат убитого приходил, а до него – один русский, который объявил, что очень сожалеет о смерти полковника.

– Мсье Ломов?

– Да, кажется, именно так его звали.

– Что именно он пытался у вас узнать?

– Могу ли я спросить, сударыня, почему это вас так интересует?

– Скажу вам откровенно, мсье Монруж: меня интересует все, что связано с дуэлью.

– Охотно верю, но все же: почему?

– А вы еще не догадались? – Амалия напустила на себя скорбный вид. – Скажем так: я была неравнодушна к одному из участников.

Если ты собираешься лгать, то ложь должна быть простой, понятной и такой, которую невозможно опровергнуть.

– Признаюсь вам, – продолжала баронесса Корф, – исход дуэли поразил меня до глубины души. Кроме того, до меня дошли слухи…

Тут она выдержала многозначительную паузу. Доктор поморщился.