Колдунья-индиго - Алексей Яковлев

Недовольство происходящим выражали только Брут, шипевший на собак с плеча Юлии, и Услада с Русланой, с трудом отбивающиеся от назойливых приставаний лохматых джентльменов. Завершив благотворительный вояж, Юлия бодрым шагом направилась обратно к дому, но теперь процессию возглавлял Брут, спрыгнувший с плеча хозяйки, за ним трусили Услада с Русланой, а следом шла возрожденная Юлия в сопровождении медиков. Панов, с изумлением и радостью наблюдавший за чудесной метаморфозой, подумал, что его час наконец-то настал и очнувшаяся от пережитого шока Юлия теперь его узнает, а любезные речи, заранее заготовленные, произведут на девушку должное впечатление. Так же скрываясь за кустами, он опять обогнал оздоровительную экспедицию, вынырнул из-за клумб и с невинным видом направился к дверям особняка, рассчитав, что окажется там одновременно с Юлией. Но не доходя до места предполагаемого Глебом рандеву шагов двадцать, девушка вдруг побледнела, зашаталась, и медики едва успели подхватить ее под руки. На их тревожный крик из дома выскочили охранники. Панов тоже бросился на помощь, но ему довелось лишь поддержать Юлин локоток из-за спин эскулапов. Впрочем, спустя минуту Юлия оправилась, отстранила докторов и в сопровождении хвостатой, медицинской и силовой свиты удалилась в свои апартаменты, а огорченный, встревоженный и разочарованный Глеб остался стоять перед дверями, даже не замечая, что от досады чешет собственный затылок. Закончив эту скорбную процедуру, Панов вздохнул, оглянулся и вдруг увидел за той же клумбой, откуда он недавно так резво выскочил, Новикова с яблоком в руке. Кусая яблоко, начальник охраны глядел на нерасторопного Юлиного поклонника, ехидно усмехался и с деланным изумлением покачивал головой, как бы говоря: «Хорош гусь! Увидел красивую девчонку и сразу спекся. Теперь его хоть яблоками фаршируй!»

Глеб сначала хотел послать не в меру любопытного приятеля куда подальше вместе с его фруктовым аппетитом и ехидством, но вовремя вспомнил, что улыбается Новиков скорее всего для того, чтобы не плакать. Недавно Панов стал свидетелем публичного разноса, который Нелли Григорьевна устроила своему главному бодигарду. Надменная красавица, не повышая голоса, морально стерла обмишулившегося начальника охраны в порошок и, фигурально выражаясь, втоптала его в грязь, завершив выволочку презрительным вопросом: «Вы хотя бы сами себя способны будете защитить?»

И Панов отметил: вываляв своего главного охранника в дерьме, хозяйка особняка все-таки не собирается его увольнять. Усек это и Новиков и стал с жаром уверять шефиню, что впредь сумеет устранить все охранные огрехи и ее жизнь и жизни всех членов никандровского семейства будут в полной безопасности. О том, что ее неожиданный отъезд отчасти послужил причиной гибели Никиты, Новиков благоразумно умалчивал. И правильно делал. Начальник охраны обязан заранее просчитать все варианты, в том числе предусмотреть возможность непредсказуемых поступков взбалмошных дамочек. И его ссылки на эти объективные обстоятельства никто принимать во внимание не станет. Так что усмехаться ему осталось недолго. До возвращения Никандрова мачеха может отнестись снисходительно к бодигарду, не уберегшему ее пасынка. Еще неизвестно, как она сама к этому пасынку относилась. Может, терпеть его не могла и он платил ей взаимностью. Но родной отец убитого вряд ли будет столь же снисходителен к виновнику гибели своего сына. Люди обычно склонны проявлять милосердие к обидчикам посторонних для них людей, а когда затронут их самих или близких им людей, куда только исчезают их благодушие и терпимость! Готовы в клочки разорвать виноватого, да и косвенно причастным к происшествию или не причастным вовсе тоже достанется на орехи! Отец Никиты собирался прилететь уже вечером. Панов и так удивлялся, какие дела могли задерживать Никандрова за границей, ведь о гибели сына его известили еще накануне. Чтобы не попасть под горячую руку хозяина и не остаться без оговоренной оплаты, Глеб намеревался к его приезду закончить ревизию охранной сигнализации по периметру поместья, чтобы отчитаться перед заказчиком за определенную работу.

Неисправностей оказалось больше, чем Панов предполагал, и более-менее наладить работу охранной системы Глеб смог только к концу дня. Теперь следовало проверить сигнализацию в особняке, и Панов намеревался начать с кабинета хозяина. Не успел он подняться по парадной лестнице на второй этаж, как встретил запыхавшуюся Оксану, которая сообщила, что давно его ищет: приболевшая молодая хозяйка пожелала с ним побеседовать и потому просит ее навестить.

Глеб поднялся на второй этаж особняка и прошел через зал, застеленный огромным зеленым ковром. Это его наивные Услада-Уся и Руслана-Руся, отведав супермаркетовых деликатесов, принимали за газон. Очищенный безотказной Оксаной от последствий пищевых диверсий, он снова сиял первозданной псевдотравяной свежестью. Пустующие теперь комнаты Никиты примыкали к залу, и хотя Панов за время своей полицейской службы видел много смертей и трупов, тень погибшего молодого человека чудилась ему за закрытой дверью. Из апартаментов юной хозяйки, расположенных дальше по коридору, мимо Никитиных дверей и пробегали обычно Юлины собачки, любившие порезвиться на зеленом ковровом газоне. На этом пути их подстерегал, наподобие Соловья-разбойника, ныне покойный Никита с несанкционированным угощением, несовместимым с изнеженными диетическим питанием собачьими желудками. Сейчас бдительное тявканье Юлиных любимиц доносилось из ее спальни, пока Глеб выслушивал последние наставления медиков: разговаривать с пережившей тяжелое нервное потрясение девушкой следует недолго и очень деликатно, избегая неприятных тем, чтобы не расстроить и без того расстроенную психику больной. Панов пообещал, что будет строго следовать врачебным рекомендациям, и одним пальцем деликатно постучал в двери Юлиной спальни. Мелодичный голос девушки, разрешавшей войти ожидаемому гостю, и сварливое тявканье Услады и Русланы послужили ему ответом. Глеб открыл дверь, и перед его глазами предстала картина, достойная кисти самого изысканного художника-буквалиста. Стены Юлиной спальни, выдержанные в нежно-лазоревых тонах, изящно сочетались с дорогой антикварной мебелью под старину, сама недужная хозяйка возлежала на широкой ослепительно белой постели в белом же кружевном пеньюаре, до пояса прикрытая белейшим атласным одеялом. Волна золотистых волос обрамляла прекрасное лицо с огромными синими глазами и падала на округлые покатые плечи, такие же нежно-белые, как и открытые до плеч руки, уже без следа скалящихся тигров и злобных змеюк на предплечьях. Татуировки, пирсинги в носу и на губе вместе с ядовитой косметикой исчезли без следа. Как обстояло дело с украшением на пупке, для Глеба осталось тайной, покрытой пеньюаром. В целом картина была так очаровательна, что Панов не мог не воскликнуть, мысленно, конечно: «Ангел, настоящий ангел!» В таком виде придворные живописцы тринадцатого века, преимущественно французского происхождения, изображали неземной красоты аристократических пастушек, и для полноты пейзажа не хватало лишь овечек, которых здесь заменяли Услада, Руслана и Брут, делившие ложе со своей ангелоподобной хозяйкой. Причем собачки нежились у нее в ногах, а кот возлежал прямо на подушке, пушистым серым хвостом шевеля мягкие золотистые волосы Юлии. С умильной улыбкой Глеб приветствовал деву красоты, пожелал ей доброго вечера и выразил надежду, что теперь больная чувствует себя лучше.