Они найдут меня сами - Александр Литвин

— Куда вы дели этот камень?

— Я его выбросил, а что, не надо было? — Антон напрягся, он по-настоящему боялся неведомого мира, который был неподвластен его блестящему уму.

Да, парень может поверить только в то, что видит, только в то, что поддается аналитике, а здесь для него тупик, и этот тупик пугает его. Он напуган не меньше своей жены. Но старается держать лицо. Молодец.

— Давайте договоримся так: вечером или даже ночью я точно буду знать, будет ли у меня свободен завтрашний день. Я позвоню вам, вы за мной приедете и отвезете меня в эту квартиру.

На следующий день никаких экзаменов не было, но это означало лишь то, что мне предстояла работа. Без съемочной группы, без грима, без зрителей. Посторонних не будет. Будут только те, кому надо быть. Никто из них от меня ничего не скрывает. Ну что же, когда так, один на один, это справедливо. Я не боялся сделать ошибку. Не знаю почему, но страха сделать ошибку у меня не было. С вечера я подготовился. У меня были все исходные данные. Имена и даты рождения всей семьи, в том числе и дата смерти этой несчастной, внимательно следившей за своим здоровьем и в одночасье его потерявшей.

Антон подъехал за мной на той же шикарной машине, и мы быстро добрались по нужному адресу. По тому, как мы ехали, мне стало очевидно, что Антон давно живет в Москве и по крайней мере этот район знает великолепно. Без навигатора, какими-то узкими тропинками, временами проходящими через какие-то склады и новостройки, он вез меня, успешно минуя заторы на магистралях, и вскоре мы приехали во двор большого, похожего на муравейник дома.

Окна, окна, окна, а за каждым своя жизнь и своя судьба. Дом высотный. Наверняка никто никого здесь не знает. Мы вошли в квартиру, в которой никого не было: жена Антона с ребенком гуляли на улице. Это к лучшему, сейчас мне лишняя энергетика будет только мешать. Я попросил Антона идти чуть позади меня.

Квартирка хорошая внешне, но что-то мне душновато. Какой-то страх есть — сразу, с порога, да и мне не совсем хорошо. Что я ищу? Я не мог сформулировать задачу. Что я должен здесь обнаружить, какой вид энергии, с чем я его должен сравнить? Мне нужен правильный вопрос. Будет правильный вопрос — будет правильный ответ.

Я остановился в коридоре и закрыл глаза. Для начала мне нужно прекратить дышать. Мне нужна легкая гипоксия. Мне нужна легкая паника организма, когда вся логика его уйдет на поиск причины гипоксии: все было хорошо, все системы работали нормально, и вдруг — гипоксия. Автономная система начнет судорожно искать причины, и моя задача в это время задать вопрос, правильный вопрос. Или не вопрос? Или довериться принципу «свой — чужой»? Чужой — опасный. Почему чужой? Почему опасный? Потому, что мне резко стало плохо, и это не гипоксия. Этот холод между лопаток я знаю, я помню это ощущение, оно уже было, в детстве, когда я испытал этот ужас и боялся повернуть голову.

Принимаю решение: я ищу опасность, я ищу ее максимальную концентрацию. Прошу Антона уйти из прихожей и вытягиваю руки вперед. Теперь можно дышать. Делаю разворот на триста шестьдесят градусов не открывая глаз. Изменение есть, едва заметное. Открываю глаза, передо мной на расстоянии метра обычный шкаф для одежды. Зову Антона. «Посмотри, пожалуйста, этот шкаф, есть ли там что необычное на твой взгляд».

Антон очень серьезен, он открывает шкаф, внимательно просматривает его содержимое — все как обычно. Антон встает на носки и проводит рукой по верхней полке. В руках у него фотография. Она не простая, она проколота иглой. Тетя. Антон держится молодцом и не торопит меня. «Положи пока все это на место и отойди от меня подальше».

Я опять делаю разворот. Интересное ощущение — то, что найдено, уже не «фонит». Сейчас новый сигнал, точный и конкретный, и идет он из совершенно другого угла. Открываю глаза. Справа по коридору закрытая дверь в комнату. Сигнал идет оттуда.

— Антон, что там у вас?

— Это дверь в спальню, показать ее?

— Нет, только открой.

Антон открывает дверь, я захожу в комнату. Она примерно восемнадцать квадратных метров. Я стою практически в дверном проеме, Антон за моей спиной. Поворачиваюсь влево к стене и закрываю глаза. Направляю руки вдоль стены и медленно-медленно, поворачиваясь всем корпусом, ловлю изменение в ощущениях. Я делаю это очень медленно, в абсолютной тишине и вдруг раздается… треск. Я открываю глаза. «Что это? Что-то было? Или мне показалось?»

Поворачиваюсь к Антону — судя по его глазам, он тоже что-то слышал. Я на метр продвигаюсь в комнату и последовательно повторяю свои действия. И снова на том же ракурсе — отчетливый треск. Поворачиваюсь дальше — тишина. Возвращаюсь — снова трещит. Антон явно напуган, побледнел.

— Слыхал?

— Да, слыхал, а что это?

— Не знаю, сейчас посмотрим.

Мои руки направлены на левый угол окна, закрытого портьерой.

— Аккуратно отодвинь портьеру и ничего не трогай.

Антон сдвигает портьеру в сторону. В левом углу подоконника стоит пластиковая бутылка с бесцветной жидкостью, на бутылку накручена обычная головка пульверизатора. Я дома такой пульверизатор использую, когда глажу вещи. Увожу руки в сторону и, уже не закрывая глаз, подвожу их к бутылке — пластик начинает трещать. Теперь квадратные глаза и у меня самого. Что это? Таких фокусов, на физическом уровне, я от себя ну никак не ожидал. Антон похоже крепко озадачен. Он человек науки, и то, что происходит, не укладывается в его сознании. Оно и в моем-то не укладывается. Но это есть, и теперь мне надо понять, почему трещит бутылка с водой. Она — опасность? Она — чужая?

Я подошел к окну, присел на стул и уставился на бутылку. Может быть, она затрещала, потому что мы открыли дверь — поток более свежего воздуха охладил пластик бутылки и он просто с треском сжался? Но почему он трещит только тогда, когда я направляю на него руки с вопросом «свой — чужой?».

Я закрываю глаза. Темно, темно, я пытаюсь раскрутить эту темноту против часовой стрелки. Как-то на экзамене я для себя решил, если получать информацию из прошлого, нужно крутить темноту против часовой стрелки. Вот появляется пятно света, тонкая мерцающая бензиновая пленка на воде, я кручу ее все сильнее, мне нужно сделать так, чтобы от вращения она прижалась к краям черноты. И вот она в одно мгновение разбегается, и я вижу руки, льющие воду из алюминиевого ковша. Вода льется на бледную кожу. Бледную кожу умершего человека. Вот это кино!

Я открыл глаза. Да уж, я слыхал о том, что воду с покойника как-то используют, и даже однажды видел женщину, которая хотела помочь санитарам в морге, но один из санитаров ее не пустил, а послал ее подальше, на что женщина совсем не обиделась и пошла себе спокойно, а тот санитар как-то смущенно взглянул на меня и сказал: «Ходят какие-то странные». Но я понял, что она придет еще раз, когда, кроме этого санитара и покойников, в морге никого не будет.

Интересно, кто ее приволок сюда, эту бутылку. Только подумав, я получил ответ. «Таня. Татьяна». Вижу лицо. Лет сорока пяти — пятидесяти. Дальше просто бегом побежало. Володя — муж, скорее всего. Потом еще молодой человек — острый нос, лицо тонкое, заостренные скулы.