Нетерпеливый алхимик - Лоренсо Сильва

Чаморро промолчала. Дул свежий ветерок, и мы стояли, подставлял ему наши разгоряченные лица.

— По твоим повадкам легко определить, Рубен… — заговорила наконец Чаморро. Ее обращение меня насторожило, — раньше она старательно избегала называть меня по имени. К тому времени, когда мы стали проводить вместе целый день, она, с моего разрешения, избавилась от обременительной обязанности говорить мне «вы» и предварять каждую фразу уставным «господин сержант», но пользовалась данной ей привилегией весьма тактично.

— Определить что? — спросил я с безотчетной надеждой услышать более смелое признание.

— Степень твоего интереса к той или иной женщине.

Я покрылся холодной испариной. Интересно, куда она клонит?

— Видел бы ты свою физиономию там, у вдовы, — сказала она насмешливо. — Она тоже обратила на нее внимание.

Я деланно рассмеялся, скрывая разочарование.

— Ты ошибаешься. Мое поведение — всего лишь своеобразная тактика в работе со свидетелем. Женщины имеют обыкновение расслабляться в обществе тех мужчин, которые, по их мнению, испытывают к ним половое влечение. Считая их низшими существами, они часто забывают про защиту. Если мне нужно добиться от женщины какой-нибудь информации, я прикидываюсь пленником ее чар, а она даже не подозревает, что у меня совсем иные мотивы.

— Какие?

— Любопытство, чистой воды. С первой минуты нашего знакомства вдова вызвала у меня именно такое чувство. Возможно, излишне сильное, не отрицаю. Однако любопытство — штука переменчивая. Оно с тобой, пока присутствует некая загадка. А когда срывается последний покров, или чуть раньше, оно исчезает, и приходится устремляться на поиски новой тайны. Женщинам не следует заблуждаться насчет любопытных мужчин. Но боюсь, они слишком падки на лесть и из раза в раз повторяют одну и ту же ошибку.

Чаморро ничего не ответила. То ли оценивала мою искренность, то ли думала совсем о другом.

— Во всяком случае, мне удалось превратить слабость в силу, — продолжал я, хватаясь за соломинку в попытках отвести от себя подозрения. — И извлечь максимум пользы из своего неуемного любопытства — на то я и следователь.

Услышав слово «следователь», Чаморро встрепенулась и неуверенно сказала:

— А во мне нет ни капли любопытства. Мне кажется, будто я хочу узнать лишь самое необходимое и только для того, чтобы закрыть дело, а закрыв, немедленно о нем забыть.

— Поэтому из нас получилась неплохая команда. Твой умственный аскетизм оберегает меня от проявлений необузданной фантазии.

— Тебя послушать, так я просто пугало какое-то, — посетовала она.

Допущенная мною бестактность на несколько секунд лишила меня дара речи, но требовалось срочно сгладить неловкость, и, набрав в легкие побольше воздуху, я проговорил:

— Что ты, Виргиния! У меня и в мыслях не было обидеть тебя.

Оба поняли, что пора прекратить играть словами, и отправились поужинать в маленький ресторанчик Обслуживавший нас официант оказался разговорчивым малым и тут же поделился с нами впечатлением, которое произвела на жителей смерть инженера. Хотя никто, кроме нескольких сослуживцев, толком не знал погибшего, скудные о нем сведения, приправленные воображением, породили массу фантастических историй, однако ни одна из них не была связана с атомной станцией напрямую. Я стал осторожно направлять официанта в сторону интересовавшей нас темы.

— Что вы хотите от меня услышать? — спросил он. — Станция меня кормит, кстати, как и многих других, тут живущих. Если бы не она, то Алькаррия давно бы превратилась в город-призрак, из тех, что показывают по телевизору в документальных фильмах: молодежь разбежалась, старики рискуют оказаться заживо погребенными под обломками ветхих зданий. А теперь посмотрите на нас: кругом чистота и порядок, к нашим услугам новая библиотека, приличные коттеджи, нам даже перепадает кое-что из крутящихся здесь денег. Поначалу нас немного коробило, когда сюда приезжали на шикарных лимузинах и смотрели на нас сверху вниз. Сейчас мы подружились, играем в домино, я купил немецкую машину, пусть не такую роскошную, но все же иностранную. Понятно?

— А радиация? — поинтересовался я.

— Какая к черту радиация! Радиация, холестерин — меня не запугать подобной чепухой. В свое время мне приходилось служить в Сахаре, где я действительно чуть не загнулся во время той заварушки.[24]Меня определили в Смару — опаснейшее, доложу я вам, местечко. По дороге в Айун мы заблудились в пустыне и вот тут-то испугались не на шутку. Представьте, брести по колено в песке без воды и пищи, не зная, куда идешь, и ожидая с момента на момент нападения либо арабов, либо стервятников. А вы говорите радиация! Разве ее сравнишь с тем, что выпало на нашу долю тогда — в горле пересохло, яйца скукожились до размеров анисового зернышка. Извините за подробности, сеньорита.

Чаморро в знак прощения подняла обе руки.

— Это вам не всякие новомодные штучки, которых не видишь и не ощущаешь, — продолжил парень. — Вы скажете, радиация и холестерин убивают незаметно? А я вам отвечу: что ж, жизнь тоже убивает незаметно, однако мы существуем! У меня в крови полно холестерина, а если уж он мне по фигу, то ваша радиация и подавно.

Слушая парня, я думал: при таком отношении населения теряет смысл агрессивная кампания, развернутая официальной прессой в защиту ядерной энергии. Она приносит станции больше вреда, чем пользы, поскольку всякая реклама производит прямо противоположный эффект вплоть до полного отторжения.

Мы спросили, где можно пропустить стаканчик, и парень предложил нам на выбор три заведения, упомянув среди них то ли паб, то ли дискотеку с символическим названием «Уран». Пить нам не хотелось, тем не менее мы были не прочь взглянуть на вечерние развлечения местного населения и, ощутив биение его пульса, завершить наш суточный мониторинг.

В «Уране» сидели человек двенадцать — совсем немало для будничного дня, принимая во внимание немногочисленность жителей поселка. За стойкой расположились трое или четверо светловолосых мужчин, по всей видимости, иностранцев. Как выяснилось позже, это были немецкие специалисты, работавшие на атомной станции. Они сосредоточенно поглощали выпивку большими глотками. Остальная публика явно принадлежала к уроженцам Алькаррии и имела разные возрастные категории. Из представительниц слабого пола, помимо тучной мужеподобного вида барменши, мы увидели только двух девушек, поэтому появление Чаморро вызвало в баре заметное оживление.

Сделав заказ, мы попытались разговорить женщину за стойкой. У меня ничего не получилось — она либо игнорировала мои вопросы, либо смотрела на меня с таким презрением, что у меня застревали слова в горле, а вот Чаморро оказалась на высоте и даже умудрилась выжать из нее что-то похожее на улыбку. Между ними завязалась оживленная беседа, прерываемая лишь на время, которое требовалось барменше, чтобы заправить горючим бездонные баки немцев. Моя помощница в результате ловких маневров подвела барменшу к интересующей нас теме, и та, смакуя каждое слово, пустилась в откровения: