Сладкая горечь - Стефани Данлер

В конце смены бармен составлял так называемый «заборный список», то есть список того, что нужно восполнить по бару к следующему дню, и я приносила все по списку. Кое-кто страшился «стоять на напитках», потому что большую часть смены это была сущая запара: в начале обваливается гора заказов на выпивку, а под закрытие – на кофе. Да, шея, руки, ноги у меня болели, но мне нравилось.

Одно было плохо в моем новом рабочем месте. Тяжелый ручной труд, приготовление кофе – это еще ничего, это только 49 %, а 51 % «на напитках» – умение разбираться в вине.

– Аппетит – не симптом, – сказала Симона, когда я пожаловалась на голод. – Его не вылечишь. Это состояние и, как большинство состояний, имеет сопутствующие моральные последствия.

Первая устрица – холодный овальный голыш, который надо загнать за вкусовые сосочки в заднюю часть горла. Никому не пришлось мне это объяснять – я была полной невеждой по части устриц, страх подсказал мне, что делать, когда влажный камешек очутился у меня во рту.

– Уэлфлит, – сказал кто-то.

– Нет, слишком маленькая.

– ОПЭ[11].

– Да, кремовость есть.

– Но так отдает морем.

«Отдает морем». «ОПЭ». Опять какой-то шифр. Я взяла вторую устрицу, осмотрела со всех сторон. Раковина была резко очерченной, скульптурной, самой природой приваренный к содержимому контейнер – как кожа. Устрица подергивалась.

Во второй раз я подержала ее на языке. «Отдает морем» означает горьковато-соленый. Иными словами, созданный океаном или дышащий морской водой. Металлический, мускусный, отдающий водорослями. Мой рот – как рыбацкий причал. Джейк уже ел третью, а раковины бросал на лед. Глотай же!

– По-моему, все-таки Западное побережье. Слишком кремовая, – сказал кто-то.

– Но вкус чистый.

– Японские кумамото? Те, что под Вашингтоном разводят, да? – вставил Джейк.

– Он прав, – сказала Зоя, улыбаясь ему как идиотка.

Я это записала. Я услышала, как он спросил:

– Понравились?

Я была уверена, что он говорит со мной, но сделала вид, будто сосредоточена на вкусовых ощущениях. Мне? Мне понравились устрицы? Я понятия не имела. Я сделала несколько больших глотков воды. Вкус на языке не исчез. В раздевалке я дважды почистила зубы, показала себе в зеркале язык, недоумевая, когда же уйдет послевкусие.

В дневную смену тем воскресеньем я была совершенно уверена, что миссис Кирби умерла, что она скончалась за Тринадцатым столом. Я не решалась приблизиться, но посматривала на Тринадцатый углом глаза, пока не подошел другой официант и не оживил ее. Она попросила еще хереса к супу. Шот для супа, полный бокал – для себя.

Ей было под девяносто, она родилась и все еще жила в Гарлеме. Каждое воскресенье она приезжала на автобусе на Юнион-сквер – чулки, высокие каблуки, шляпка-таблетка. У нее были шляпки цвета бургундского вина с шелковыми цветами и васильково-голубая, отделанная кружевом. В молодости она выступала в танцевальном коллективе «Роккетс» на сцене «Радио-сити-мюзик-холла».

– Вот почему у меня до сих пор такие ноги, – сказала она, задирая до бедра юбку. – Я обедала в «Ле павильон». Анри Суле, та еще сволочь был, гений, но как элегантно он умел отравить жизнь! Я туда ходила, все туда ходили. Даже Кеннеди там ужинали. Откуда тебе помнить, деточка? Но я-то помню. Тогда еду взаправду готовили! И какие сливки были, скажу я тебе! А масло! А зеленая фасоль! Дорогуша, там даже жевать не надо было.

– Хотелось бы мне там побывать, – вставила я.

– Высокую кухню прикончили, она мертва. Теперь все альденте. Другого сейчас и не готовят. – Помедлив, она оглядела стол. – Мой суп подавали?

– М-м… Да.

Я собственноручно убрала тарелку десять минут назад.

– А вот и нет, я еще суп не ела. Мне нужен суп.

– Миссис Кирби, – прошептала я глупо, – вы уже съели суп.

Внезапно рядом со мной возникла Симона – с улыбкой, отмахнувшись от моей неумелости, превратив меня в пустое место. Я отступила, а миссис Кирби нацелилась на Симону.

– Передайте Шефу, я хочу получить суп сейчас же.

– Разумеется, миссис Кирби. Могу я принести вам что-то еще?

– У вас усталый вид. Думаю, вам не помешало бы немного старого доброго вина. Хорошего, выдержанного, например, хереса.

Симона рассмеялась, щеки у нее порозовели.

– Думаю, это как раз то, что мне нужно.

Намеками это есть в должностных инструкциях, но главным образом подразумевается: спать можно с кем угодно, кроме тех, кто выше тебя рангом. Нельзя спать с теми, кто на окладе. С любым, в чьей власти нанять тебя или уволить. Можно спать с кем угодно на своем уровне. С любыми почасовиками. Обо всем, чуть более романтичном, чем секс, следовало докладывать Говарду, но на секс внимания не обращали.

Я спросила Хизер про ее отношения с Паркером. Она носила маленькое винтажное обручальное кольцо (своей бабушки), но они еще не назначили дату.

– Паркер? О, помню мой первый день на испытательном сроке! Я увидела его в баре и сказала себе: «Только поглядите, это ж ходячее недоразумение». Мы оба были помолвлены в тот момент. Он был помолвлен – я не шучу – с некой Дебби Шугардейкер из Джексона на Миссисипи, какая-то там юристка, пресная, как белый хлеб. Только не проговорись ему, что я тебе сказала. Когда мы разговорились, я подумала: «Вот и понеслось. Моя настоящая жизнь за мной пришла, налетела, как поезд».

– Ух ты, – откликнулась я. «Моя жизнь…» «Мой поезд…»

– Это место – «хибара любви»[12]. Постарайся держать себя в руках.

В «Парк-баре», который наши называли «Парковкой», всегда царил полумрак, декор был сведен к минимуму. Но со стены над стойкой, почти из-под потолка на нас взирала огромная репродукция картины, казавшаяся знакомой. Я во всеуслышание заявила, мол, уже где-то ее видела, но, возможно, это была ложь. На картине – два боксера на ринге в разгар раунда, на полпути к травме. Сплошное действие: удары со всех сторон, атаки, контратаки, отступления. А лица неподвижны, два лица сплавлены в единую массу.

Уилл, наконец, позвал меня выпить с ними после смены – так сказать «на посошок, Часть Вторая». Пока Ник запирал ресторан, я держалась поближе к нему. Повсюду вокруг наши прощались, обсуждали, какие поезда еще ходят, какие уже нет, вызывали такси. Я вспомнила, как Ариэль пыталась взять меня на слабо – «Еще и двух нет», – и посмотрела на телефон: четверть третьего утра. Они направились в гараж через дорогу от ресторана. «Так у тебя есть машина?» – спросила я, а Уилл ответил, мол, нет, мы идем в «Парковку». Ариэль эхом что-то чирикнула. Мы спустились под землю. Шлепанье резиновых подошв по бетону, пятна машинного масла, пары бензина. Охранник помахал Уиллу. Мы поднялись и очутились на 15-й улице под огромной освещенной вывеской, которая гласила «ПАРК-БАР». И действительно там был бар.