Ночь у Насмешливой Вдовы - Джон Диксон Карр

В комнате как будто бы снова послышался стрекот гремучей змеи.

— И потом, — быстро продолжала Джоан, — ты не сказал, получал ли ты сам такие письма или нет. Так получал?

— Две или три штуки. Глупости, которые не имеют никакого значения.

— Гордон, прекрати! Ты ведь понимаешь, как это важно. Что в них было? Они у тебя здесь?

— Нет, я сжег их в камине. Как ты сказала сама, речь в них шла о всяких мелочах, которые не имеют никакого значения.

Метнув на Уэста быстрый взгляд, Джоан опустила голову ему на грудь. На лице у нее появилось беззаботно-равнодушное выражение. Таким же был и ее голос, когда она, наконец, заговорила.

— Они касались женщины, правда? — спросила она небрежно, как ребенка. — Милый, не лги мне. Я все равно узнаю правду. О ком в них шла речь?

— Но послушай…

— О какой женщине, Гордон?

— Ах, бредни о Стелле Лейси и обо мне!

Тут на пороге домика появился второй невидимый соглядатай.

Впрочем, второй гость очень сильно отличался от первого; откровенно говоря, то был не гость, а гостья. Мисс Марион Тайлер, хорошенькая брюнетка сорока с небольшим лет, уже собиралась постучать в открытую дверь, но, заметив влюбленных, сидящих в кресле, улыбнулась и опустила руку. Губы ее беззвучно зашевелились.

— Благослови вас Бог, дети мои! — Мисс Тайлер подняла обе руки, словно благословляя, и тихо удалилась.

Ни Джоан, ни Уэст не заметили бы ее, даже если бы повернули головы.

— Джоан…

— Что, милый?

— Ты ведь понимаешь, что все это ерунда, правда? Ну, о Стелле и обо мне.

— Конечно, милый. Разве клеветница не способна выдумать что угодно?

И все же атмосфера в домике изменилась. Джоан, прежде такая теплая и близкая, стала почти холодна; она едва заметно дрожала.

— Будем же разумными, — рассмеялся Уэст, слишком громко — в голове у него стрекотали гремучки. — Да, я восхищаюсь миссис Лейси. Она милая, приятная женщина…

— Вульгарный, грубый фарс, — едва слышно прошептала Джоан, словно передразнивая кого-то, — не имеет никакого отношения к юмору.

— О чем ты?

— Ни о чем, дорогой. Прошу тебя, не кричи!

— Я не кричу, Джоан. Просто пытаюсь объясниться. Как я и сказал, я очень уважаю миссис Лейси. Жизнь у нее нелегкая…

— Ах да, — прошептала Джоан. — Все мы знаем о том, что она потеряла мужа-летчика, который погиб, испытывая новый самолет. Очень печально! И всем известно, как тяжело ей, бедняжке, воспитывать единственную дочь. Она редко говорит на публике, конечно, но мужчинам, наедине, она рассказывает обо всех своих трудностях. Не думай, Гордон, будто я против! Вовсе нет. Но мне немного неприятно знать, что ты… твое имя упоминается деревенскими сплетниками в связи с этой коварной особой.

— Коварной?!

Джоан была истинной англичанкой. Если она видела мужчину с черными прилизанными жирными волосами, которые называют еще лоснящимися, или с бакенбардами хотя бы на миллиметр длиннее, чем то предписывается английскими обычаями, она испытывала такое отвращение, словно встретилась с ядовитым насекомым. И сходным образом относилась она к женщине, которая делилась своими проблемами не только с ближайшими подругами.

— Да, я назвала ее коварной, — кивнула Джоан, вставая и разглаживая белую шелковую юбку. — Я считаю ее коварной, и такая она и есть. Естественно, мое мнение о ней не имеет никакого значения. Мне совершенно все равно… — Она не выдержала. — Ах, Гордон! Неужели ты и правда бегаешь за этой ужасной женщиной?!

Уэст тоже встал.

— Сколько можно повторять — нет! Испробуй твой собственный метод: посмотри на меня! Вот оно! Можешь ли ты со всей искренностью и ответственностью заявить, что веришь клевете?

Наступило молчание; палевый мотылек, смеясь, порхал возле лампы.

Наполненные слезами глаза Джоан мельком взглянули на мотылька. Потом она обвела взглядом комнату.

— Нет, — призналась она тихим голосом. — Я не верю, со всей искренностью и ответственностью. Но…

— Что «но»?

— Яд проник мне в сердце, только и всего. И просто так не уйдет. Я все время думаю о том, как ты со Стеллой Лейси здесь, в твоей комнате…

— Прекрати! Неужели ты не понимаешь, что именно на такую реакцию и рассчитывает аноним? Из-за такого вот навета бедная Корделия Мартин покончила с собой, а возможно, дело выеденного яйца не стоило!

Джоан с усилием взяла себя в руки.

— Да, — согласилась она, — я понимаю. Извини. Я постараюсь исправиться.

— Если мы позволим анонимщику задеть нас за живое, мы пропали! Даже сейчас, когда я смотрю на вещи относительно легко и здраво, я понимаю, что в слухи о тебе и Хантере никто не поверит. Если не считать… если не считать меня.

— Вот именно! Взять, к примеру, Марион Тайлер. Она — милейшая особа. Если бы Вдова писала о мистере Хантере и Марион Тайлер…

— Что такое?! — вскричал пораженный Уэст.

Джоан, слегка склонив голову набок, оглядела его ласково, но с сожалением.

— Милый, — заявила она, — вы с моим дядей два сапога пара. Вы оба живете в башне из слоновой кости; вы никогда не видите того, что творится у вас под носом; вы оба не выносите сплетен.

— Да, я ненавижу сплетни и сплетников! Они ограниченные и ничтожные…

— Нет, Гордон. Просто ты вечно витаешь в облаках или плывешь в каноэ по Замбези. Ты никогда не замечаешь своих соседей.

— Понятно. А дядюшка чем тебе не угодил?

— Он долгие годы ругает военное министерство. Говорит, что в следующую войну, которая, по его мнению, начнется не позже чем через год, немцы нападут на нас на пикирующих бомбардировщиках при поддержке танков… — да-да, я знаю все термины! — ринутся в молниеносную атаку, которую они попробовали применить в 1914 году, но потерпели поражение. Военное министерство отделывается вежливыми отписками; а он стар и устал от жизни.

Фантазия Гордона Уэста услужливо нарисовала банальный образ полковника Бейли, живущего в отставке на половинную пенсию. Образ приобретал любопытную пикантность (время подтвердило многие из его предположений).

— Видишь ли, — негромко продолжала Джоан, — интересоваться другими людьми вполне естественно, и это свойственно человеческой натуре. Вот я, например, очень любопытна. Можешь считать меня сплетницей; бывает, я по полдня болтаю по телефону. Ничего не могу с собой поделать.

— Но, милая, ведь к тебе мои слова не относятся! Ради всего святого, сиди у телефона и болтай хоть двадцать четыре часа в сутки! Разумеется, при условии, что у тебя останется время для…

Она снова протянула к нему руки. Наступило молчание.

— Мне действительно пора идти, — заявила Джоан. — Поппи, наверное, уже готовит ужин; к нам придет тот лысый толстяк в очках. Но вот еще что, Гордон. Я решила никому не говорить, даже тебе; я и не собиралась никому говорить. Но…