Последний фуршет - Вера Копейко

— Боже мой! — воскликнула она, неожиданно для себя. — Какая тоска! А дальше — все то же самое?

Она — при нем. В его работе и в его неприятностях. Но, поймала Лиза себя на мысли, если она не будет помогать ему, с чем останется? Только с кухней? Уборкой? Магазинами? Дачей?

Лиза говорила Славику, что снова пошла бы работать. Но муж смотрел на нее с неподдельной жалостью.

— Лизунья, ты снова хочешь потеть ради чужого парня? Таких денег, как со мной, тебе ни с кем не заработать.

— Но почему? Я могу...

— Не можешь. Женщине платят на тридцать процентов меньше, чем за то же самое — мужчине. Норма, понимаешь? А кое-где и ниже ее, то есть половину.

Она вскинула брови и открыла рот. Но он опередил и сказал:

— Лиза, чего тебе не хватает? — Встал со стула, наклонился и поцеловал ее в нос. Она отстранилась и вытерла нос рукой. — Та-ак, — его грудь высоко поднялась, — тебе уже не нравится, когда я тебя целую.

Она хотела сказать: да, не нравится. Все не нравится. Это он настоял, чтобы она бросила работу. Но, одернула Лиза себя, так нечестно. Человека можно заставить что-то сделать, когда он готов согласиться. Она и сама понимала, что в галерее Павла Лобастова попусту тратит время за гроши. Он так и не взошел, как сам говорил, на клинки. Но Лиза думала, что оставляет работу на время.

Только не учла одного — время бежит слишком быстро, а вместе с ним и люди. Ее место заняли другие, причем не только там, где она работала.

И впервые Лиза призналась себе, как ей страшно.

Меряя шагами комнату в тишине ночи, она удивилась самой себе. Неужели такая малость, как встреча с Тамарой, вывернула наизнанку восприятие собственной жизни?

Да нет, она уже готова была к пересмотру, понадобился только толчок, и Тамара словно возвращала ее к тому, с чего она начинала свою взрослую жизнь.

Лиза вышла на крыльцо. Огней не было. Редкие поклонники пустынных в этот сезон дачных поселков уже спали. Что ж, пора и ей.

Заснула на удивление быстро. Ей приснилось, что в нее хотели выстрелить из пистолета, она, защищаясь, закрыла глаза руками, но под ними все равно различала огненный круг нацеленного дула. Но выстрела не прозвучало. Стрелок отвел пистолет. Выстрелил ли он в кого-то, она не слышала.

Лиза открыла глаза и посмотрела на будильник. Тот не звонил. Половина четвертого? Как это понимать?

Лиза приподнялась, чтобы в щель между половинками занавесок рассмотреть, что за окном — утро или день. Узкая полоска света была желтой.

Она села в постели. Чепуха. Это часы остановились. На самом деле сейчас утро.

В зеленой пижаме в клеточку, босиком, Лиза протопала по теплому деревянному полу, который специально не красила, желая сохранить дерево естественным, к столу. Взяла будильник и приложила к уху. Внутри все мертво, как говорил отец. Она терпеть не могла замершие часы.

Лиза запустила пятерню в лохматые волосы, потом пригладила. По телу поползи мурашки. А не сигнал ли это, что... какое-то время кончилось?

Какое-то, передразнила она себя. Сама знаешь, какое.

Лиза села за стол и взялась за край занавески, чтобы отодвинуть ее. Внезапно рука замерла. Занавеска — желтая. Любимый цвет, но он считается предвестником скорой разлуки.

Ерунда, одернула она себя. Это здесь так считается, а на Востоке даже невесты одеваются в желтое, чтобы стать солнцем для своего мужа. Лиза тоже выходила замуж за Славика в желтом брючном костюме. Он сказал, что она настоящая солнечная женщина.

Она действительно хотела стать для него солнцем и стала, усмехнулась Лиза. Услышала его голос: «Ты такая теплая, Лизунья, ты такая уютная...»

Отодвинула занавеску, поморщилась, потянулась к полке и взяла коробку с инструментами. Это подарил ей отец, на черном пластике не стерлась надпись: «Юный техник». Он принес ее под Новый год, положил под елку. А когда она достала подарок, отец сказал:

— Ты у нас за девочку и за мальчика. Так что учись все делать сама.

Казалось, на самом деле, для Лизы нет занятия, которое она бы не освоила. Под надзором отца она разобрала будильник, когда училась в шестом классе. С тех пор не боялась влезать в нутро даже дорогих японских часов Славика.

— У тебя хороший аппетит на все свежее, — хвалил ее отец. — Я такого не ожидал, Ирина. Два в одном, не иначе, — обратился он к матери, которая как-то странно взглянула на дочь, и усмехнулся.

...— А ведь мог родиться мальчик, — услышала Лиза однажды. — Он бы оценил мою коллекцию клинков и приумножил.

— Я, я оценю. Я, я приумножу.

Он засмеялся. Лицо матери дернулось.

Потом она вспомнила, как однажды вечером родители о чем-то спорили в спальне, ей даже показалось, что через стену слышались рыдания матери. Но Лиза заснула. А утром, как ни старалась, ничего не заметила. Все было обычным — их лица, гречневая каша с молоком на завтрак.

— Если бы ты была парнем, мы обошли бы с тобой все вулканы. Сама знаешь, сколько на Камчатке вулканов. Обыскали бы их все и нашли мечи, которые там закопаны... — говорил отец.

Сейчас, прокрутив ту давнюю сцену снова, Лиза замерла с отверткой, нацеленной в прорезь винта. Но не вставляла ее, словно опасалась движением отвлечься и не рассмотреть то, что почти увидела. Или уловила во взгляде родителей, брошенном друг на друга? Или в их интонации?

«Два в одном?» Тогда еще не крутили по телевизору рекламный ролик о шампуне и кондиционере в одном флаконе. Так вот откуда эта телефраза показалась ей такой знакомой.

Пронзительный стрекот сороки ворвался в уши, Лиза поморщилась. Видение пропало, голоса снова ушли туда, откуда явились, — в вечность.

Она наконец вставила отвертку в прорезь винта и повернула. Сняла заднюю стенку будильника и нацелилась остро заточенным инструментом на крошечные винтики. Подтянула колесики, завела головку часов, колесики закрутились. Лиза поставила их на полку, не отрываясь, смотрела на секундную стрелку.

Итак, она запустила часы. Сама. Лиза почувствовала, как сердце защемило.

Она сняла пижаму и переоделась в джинсы. Не отдавая себе отчета, искала клетчатую рубашку Славика. Ту, которую он ей подарил взамен ее белой. Как символ вечной принадлежности друг другу. Как будто рубашка могла спасти ее или, точнее, их от чего-то...

Вчера Лиза заехала на строительный рынок и купила доски. Выбрала сухие, упакованные в полиэтилен. Гвозди нашла с оцинкованными шляпками, чтобы от воды не пускали черную слезу. Такие выбирал отец, когда они вместе стеклили балкон в квартире на улице Максутова. Он говорил, что будь у него вторая жизнь, стал бы не вулканологом, а плотником и кузнецом.

— Жаль, на кухне нельзя поставить кузнечный горн, — сокрушался отец. — Или на балконе.

— Тебе мало вон тех? — Мать кивала в сторону, где высились вулканы.