Двенадцать световых лет - Николай Валентинович Гончаров

— Вот и молодцы! Вечером отправимся в центр, погуляем по столичному «бродвею», по Тверской. Город хорошеет прямо на глазах, не успеваешь удивляться, как быстро всё меняется.

— Да мы уж заметили, у нас был часик. Прогулялись по Арбату.

— А, тогда я опоздал со своим предложением, — Сергей Алексеевич присел на диван напротив молодежи.

— Как поживаете? Где ваша маленькая?

— Катя у дедушки с бабушкой на даче, — ответила Елена, кладя руку на спинку кресла, — загорает, купается в Волге. Ее оттуда домой не вытянешь.

— Это хорошо, пусть закаляется, — глаза Сергея Алексеевича излучали доброжелательность, — наше северное лето такое короткое. В августе чаще всего купаться будет уже проблематично. Сейчас-то жарко, но год на год не приходится. Что-то будет через неделю-другую?

В прихожей раздался звонок, напоминающий короткую соловьиную трель. Хозяин квартиры встал и пошел открывать дверь.

— Ну, вот и остальные начали подтягиваться, — удовлетворенно произнес он.

Постепенно, в течение получаса, в квартире Савельевых собралась довольно многочисленная компания. Приехал Евгений Владимирович Макаров — ближайший друг и коллега Сергея Алексеевича. Они вместе были почти во всех экспедициях клуба «Атлантида». Евгений, или как его почти все называли — Женя — ввиду того, что он довольно моложаво выглядел несмотря на отмеченное не так давно сорокалетие, был физиком и изучал плазменные процессы. Кроме того, он фанатично был увлечен астрофизикой. Его стихией была вся Вселенная с ее беспредельными глубинами и бесконечными тайнами. На эти темы он мог разговаривать часами, посвящая собеседников в многочисленные загадки пространства и времени.

Подъехали двое давних приятелей Андрея, с которыми он несколько лет назад около месяца кормил бесчисленных кровососущих насекомых в районе Подкаменной Тунгуски. Игорь Лебедевский и Дмитрий Кондрашов по внешнему виду являлись диаметральными противоположностями друг друга. Лебедевский — невысокий, с наметившимся животиком, с залысинами, открывавшими высокий лоб мыслителя и с добродушным лицом, никак не соответствовал высокому и худощавому Кондрашову. Дима постоянно носил видавшие виды джинсовые костюмы и окладистую темно-рыжую, почти оранжевую бороду. Кроме того, он был всегда взъерошен: его густая каштановая шевелюра торчала во все стороны, словно назло всему противостояла закону тяготения.

Но, несмотря на полное несоответствие внешних данных, внутреннее соответствие у них было полное. Дмитрий с Иго рем подружились еще в студенческие годы, когда учились на одном факультете в Московском химико-технологическом институте. С тех пор судьбы их сходились и расходились, пересекались и шли параллельными путями по железным дорогам времени, но друзья постоянно поддерживали между собой самые теплые отношения. Всегда один оказывался там, где в тот момент было трудно второму.

В импровизированную штаб-квартиру клуба как всегда, словно ветер, ворвался неугомонный и смешливый Юра Хрусталев, хирург по профессии, работающий уже несколько лет в институте имени Склифосовского. Никогда никто не видел его унылым и растерянным, несмотря на то, что Юрина профессия предполагала постоянные столкновения с человеческими драмами и трагедиями. Хрусталев был всегда предельно собран и никогда не терял внешнего оптимизма, а что творилось в его душе, было известно только ему одному.

Едва переступив порог квартиры, он схватил Елену в охапку и закружил по комнате.

— Ага, и Ленка приехала! Давненько я вас, ребята, вдвоем не видел!

Елена попыталась сначала высвободиться из объятий, но поняв, что это практически невозможно, смирилась со своей участью.

— Какая я тебе Ленка, — обиженно пропищала она, упираясь сжатыми кулачками в широкую грудь Хрусталева, упакованную в клетчатую рубашку, — я Елена Евгеньевна, и почаще, пожалуйста.

— А для меня все женщины до тридцати — Ленки, Светки и Наташки, — гоготал Юра, всё еще кружа свою пленницу.

— Поставь меня на место, мне уже тридцать! — схитрила Елена. На самом деле ей, как и Андрею, было только двадцать восемь.

— Ну, раз тридцать, всё, мое внимание к тебе отныне утрачено. Я умываю руки.

Он осторожно опустил Елену на середину ковра и картинно раскланялся. Все присутствующие рассмеялись.

— Пока вы тут забавлялись, к нам еще гости подошли, — вернувшись в гостиную, сказал Сергей Алексеевич.

Вслед за Савельевым вошли две девушки. Они тоже не в первый раз участвовали в собраниях клуба. Первая, совсем еще молоденькая, немного стесняясь, поздоровалась, сказав лишь одно единственное слово приветствия. Девушку звали Таня Морозова. Ее немного вздернутый носик слегка порозовел от плохо скрываемого волнения.

— Проходите, проходите, присаживайтесь, — захлопотала около юных созданий Инга Михайловна, заметив их растерянность и нерешительность.

Вторая из девушек, Наташа Кольцова, была тоже совсем еще молодой, всего года на два постарше Тани. Обе они учились в МГУ, на факультете, где преподавал Савельев.

В университете почти все знали об увлечении неунывающего преподавателя. Немало своих учеников в течение многих лет существования клуба Сергей Алексеевич понемногу приобщил к экспедициям, походам, общим интересным занятиям, требующим от каждого участника порой проявлений определенной выдержки и мужества. Поколения студентов сменялись, ребята разъезжались по стране, обзаводились семьями. Кто-то постепенно отходил в сторону от дел клуба, кто-то поддерживал связь со своими единомышленниками, но атмосфера дружественности в «Атлантиде» существовала всегда, с первого дня после его образования.

— Кажется все, кто обещал приехать, в сборе, — сказал Сергей Алексеевич, вновь присаживаясь на диван, — можно начинать.

Сколько раз уже Андрей вот так ожидал этого удивительного, ни с чем несравнимого мгновения приобщения к тайне. Перед каждой встречей он, как мальчишка, трепетал от нетерпения, желая ощутить новый неожиданный поворот в своем устоявшемся сознании.

Сергей Алексеевич вышел на несколько секунд из гостиной, а когда вошел вновь, то все присутствующие обратили внимание на изменившееся выражение его лица. В обычно спокойном, непроницаемом взгляде появились искорки мальчишеской бесшабашности и таинственности, которая никак не хотела оставаться нераскрытой, рвалась наружу в ожидании быть понятой и надлежащим образом оцененной.

— Друзья, я пригласил вас сюда, чтобы сообщить наиважнейшее сообщение, — почти по-гоголевски, с пафосом, начал математик. — С таким нам в клубе сталкиваться еще не доводилось.

Он держал в руках небольшую пластмассовую коробку, по размерам немного большую, чем обыкновенный школьный пенал. Сергей Алексеевич открыл ее и вынул кусочек серебристо-голубого металла, с одной стороны, видимо,