Война за океан - Николай Задорнов

— Теперь тебе придется пожить здесь и поработать, перетаскать с берега к казарме кучу бревен, — сказал Позь.

На маньчжура накинули шубу и повели его в юрту.

— Маловато всыпали, Геннадий Иванович, — заметил Березин.

В доме Невельских, за обедом, начался горячий спор.

— Не лучше ли, Геннадий Иванович, в самом деле, как советует Николай Матвеевич, уничтожить гнезда маньчжурской торговли, — заговорил Бошняк. — Так мы честно поступим в отношении туземцев и раскрепостим их от кабалы. А то мы вечно будем жить среди них, как на пороховом погребе… Может быть, постепенно, в случаях насилия купцов над туземцами, запрещать одному за другим торг здесь, уничтожить не сразу, а гнездо за гнездом.

— Легкий путь вы желаете избрать, господа! — ответил Невельской.

— Что же тогда делать, по-вашему? — спросил Чихачев.

— Делать то же, что и делали.

— До следующего восстания?

— Зависит от нас! Наш долг — снаряжать экспедиции! Исследовать и торговать! Стараться заинтересовать маньчжуров торговлей с нами! У них есть к нам интерес, у некоторых — симпатия!

— А как же восстание?

— Восстание — доказательство, что мы были правы! Гиляки соседних деревень не поднялись. Восставшие, если их так можно назвать, вынуждены кабальной зависимостью от маньчжура. Восстание готовилось в деревне, близкой к посту, где наиболее страдали выгоды и преимущества торговца, он не выдержал конкуренции и схватился за оружие. Мы дали поводы, — видимо, каждый проступок наш и наших людей гиляки примечают! Маньчжуры не смогли сыграть на ненависти туземцев к монополии. Я сам не меньше гиляков ненавижу эту распроклятую компанейскую монополию. Компания губит целые народы, держит взаперти земли, которыми владеет. Поэтому мы, формально поставленные под власть монополии, должны сознавать ее вред. Я стараюсь этот вред устранить, отметая все формальности прочь и провозглашая единственным законом нашей жизни любовь к отечеству и здравый смысл, господа! Наш долг — пресекать разбои и обманы маньчжуров. Уничтожать их насилия, но не их самих! Надо стараться гиляков сблизить с нами, принять все меры к сохранению и удовлетворению их материального интереса. Вот основа! Мы нарушаем ее, изгнав маньчжуров! Вы спросите меня, господа, прочно ли то, что мы затеваем? Как долго удастся гилякам избежать эксплуатации? Это, господа, будет зависеть от нас и от наших преемников. И от того, какие формы примет общество в государстве. Но мы со своей стороны обязаны сделать все, что в наших силах, и наметить будущее! Мы ради их удобства установим цены разные, сообразуясь с расходами, издержками в пути, с наймом проводников! Продажа дешевле цены — долг наш во многих случаях! Для чего? Да для того, чтобы приучить их к хлебу, к нашей одежде, к сукну и шерстяным изделиям, которых они не знают. Приучать их к нашему образу жизни! Дарить хлеб, крупу, угощать и приглашать к себе! Надо выработать потребности… Слыхали, Боуров, что было на Вайде? Если не хотите, чтобы гиляки зарезали вас по наущению маньчжуров, поймите меня да напишите об этом в Аянскую факторию, а в Петербург и в Иркутск я напишу сам, господа! И несколько десятков розог Муньке поэтому вполне достаточно. Это лишь форма наказания, формальность. Он должен будет теперь подчиниться нам или уйти отсюда прочь!

…А у юрты, где обычно Питкен готовил корм для собак, столпились у окна гиляки и русские. Там виднелась спина торговца в шубе и затылок в теплой шапке. Дверь была приперта колом. Ходил часовой и время от времени отгонял зевак. Гиляки упорно допытывались, будут ли пороть второго маньчжура или ему все сошло с рук.

Рослый казак, Андриан Кузнецов, стоявший на часах у мачты с флагом, заметил, что со стороны острова Удд через пролив мчится какая-то упряжка. Он доложил капитану. Невельской вышел, надев шубу. Каюр погонял собак, оглядываясь на рыжую чащу кустарника на белом валу острова, словно ожидая погони.

— Таркун несется, вашескородие, — узнал седока Кузнецов.

Вскоре нарта подъехала. За спиной у Таркуна сидела молодая гилячка.

— Что же ты так торопился? — спросил Андриан.

— Жена замерзла, что ли? — осведомился маленький черноглазый Аносов.

Таркун не стал отвечать. Невельской повел молодую чету в дом.

— Вот, Катя, моя жена Сакани, я привез ее к тебе. — Таркун подвел гилячку к Невельской.

Катя ласково обняла ее. У гилячки пылкий взор и чистое, нежное лицо.

— Пусть она поживет пока у Кати. Никуда ее не отпускайте. Только на тебя могу надеяться.

— Да что случилось? — спросил Невельской.

— Ее хотят у меня отбить! — с горечью воскликнул Таркун. — Помнишь, у тебя был Момзгун? Так не он обидчик, а его богатый дядя — Тятих. Он даже был тут и подарки от тебя взял. Он набрал людей, напали на мой дом и меня били, хотели увезти Сакани.

Таркуну помогли соседи. Тятиха выбросили из юрты. Тот, лежа на снегу, поклялся отомстить. Долго грозил…

Выслушав гиляка, Невельской стал советоваться с офицерами. Сакани слушала со вниманием. Умные глаза ее, казалось, готовы были выскочить из орбит. По тону и выражениям лиц она пыталась понять, о чем между собой говорят русские.

С тех пор как Екатерина Ивановна рассказала мужу о своих наблюдениях за гиляцкой жизнью, Невельской стал обращать внимание на семейные отношения гиляков. И у них бывают трагедии любви, бушуют страсти. Но сейчас дело было не только в этом.

— Неужели гилячка будет жить у вас? — тихо спросил Чихачев у Екатерины Ивановны.

— Да, я пригласила ее!

Николай Матвеевич покачал головой. Видно, Екатерина Ивановна еще не представляла, что значило ввести в дом такое сокровище. Невельской приказал Воронину, чтобы часовые не спускали с Сакани глаз, пока дело не уладится.

— Чтобы не получилось, господа, как с Бэлой, — обращаясь к офицерам, заметила Екатерина Ивановна.

— Мы все будем смотреть за ней! — воскликнул Бошняк.

— Николай Константинович, — сказал капитан, — отправляйтесь утром на остров Лангр, привезите сюда Тятиха.

— Простите меня, Геннадий Иванович, — заявил Чихачев, — но стоит ли нам вмешиваться в семейные дела гиляков? Люди утомлены. Всем предстоят тяжелые и далекие исследовательские экспедиции, о которых мы только что говорили. А ведь все это дело с женой Таркуна далеко не политическое, и оно может затянуться.

Офицеры экспедиции открыто высказывали свое мнение, им разрешалось опровергать своего начальника. Он сам требовал говорить все прямо.

— Как же вы предлагаете действовать?

— Я полагал бы, что это все решится со временем само собой, будет достигнуто средствами просветительскими. А мы должны действовать в главном направлении и не разбрасываться.

— Как бы ни были хороши средства просветительские, Николай Матвеевич, но положиться лишь на них я не могу-с. Я облечен властью и несу ответственность. — Невельской стал заикаться от волнения. — Одной баней ограничиться не с-смею! Мы их б-будем мыть и дарить им белье, — он взял мичмана за пуговицу, — крестить, д-давать рубахи, а их будут избивать, рвать наши подарки и красть у них жен? Слыхали его рассказ, почему разорвали на нем русскую рубаху? Именно политическое действие!.. Посягательство на семью дружественного нам гиляка.