Четверть века в Америке. Записки корреспондента ТАСС - Андрей Шитов

И должен вам сказать, что, на мой взгляд, тексты Путина на порядок интереснее, чем у американцев. Сначала я даже думал, что он просто умнее. Потом понял, что он прежде всего несравненно свободнее своих западных коллег в том, что ему позволяет говорить внутриполитическое окружение.

Однако же и это не все. Путин — лидер страны, поднимающейся после сокрушительного удара. Ему приходится объяснять причины случившегося себе и другим, думать о том, чтобы впредь не наступать на те же грабли. Как я уже упоминал, для критического анализа поражение может быть полезнее победы.

А американцам застит глаза их «историческая правота». Они даже после чудовищных терактов 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке и Вашингтоне утверждали, что, дескать, олицетворяют собой «силы добра», и только поэтому «силы зла» их и атакуют. Вряд ли такой анализ способствует работе над ошибками.

Тексты Путина я не раз обсуждал с помощниками президентов США по России. Мне было интересно, читаются ли в Белом доме целиком эти стенограммы — хотя бы в переводе. Никто мне этого не подтверждал, заверяли лишь, что содержание выступлений докладывается руководству.

Был и полуанекдотичный случай. На одной из вашингтонских политологических конференций на вечную тему «Что на уме у Путина?» я напомнил участнику, отставному руководителю одной из британских спецслужб, что наш президент сам постоянно пытается объяснить свои взгляды западной аудитории. Дает интервью, публикует статьи, устраивает большие пресс-конференции.

На вопрос о том, читают ли западные коллеги Путина эти выступления и другую информацию из открытых источников, британец только махнул рукой и ответил примерно так: «Милый мой, да мы про это все уши начальству прожужжали. Но все равно бумаг без грифа секретности никто не читал и не читает…»

К этой теме мы еще вернемся в разговоре о российско-американских отношениях и о пропаганде в США. Пока же пора переходить к американской «книге царств».

Основным американским партнером для Ельцина и первым для Путина был 42-й президент США Билл Клинтон.

Ельцин называл его своим другом Биллом. И между ними действительно существовала взаимная симпатия. Это было видно невооруженным глазом: по тому, как они себя вели на совместных публичных мероприятиях, начиная с первой личной встречи в Ванкувере в апреле 1993 года. И обнародованные четверть века спустя записи их бесед и переговоров тоже это подтверждают.

Но настоящей дружбы не было, да, пожалуй, и не могло быть, поскольку не было равенства. А тому откуда было взяться, если россияне ездили тогда в Вашингтон в основном с протянутой рукой?

«Птичий» язык

Я помимо всего прочего освещал работу МВФ и помню, как люди типа бывшего главы Госплана СССР Юрия Маслюкова учились в ходе визитов в штаб-квартиру Фонда рассуждать о макроэкономике и вообще говорить с проповедниками неолиберального «вашингтонского консенсуса» на их профессиональном жаргоне — настолько специфическом, что со стороны он всегда казался мне «птичьим» языком.

Кстати, не удержусь от небольшой похвальбы. Могу ошибаться, но, по-моему, это я ввел в русский экономический лексикон термин «специальные права заимствования» (СПЗ — условная расчетная единица МВФ, можно сказать, его валюта).

По-английски она именуется Special Drawing Rights (SDR), и в самом начале работы в Вашингтоне я дотошно выспрашивал у сотрудников российской дирекции в Фонде, как ее правильно называть по-русски. Но они меня заверяли, что переводом не озадачиваются, а довольствуются калькой — СДР.

Вздохнув, я им тогда сказал, что для меня это не годится: новостные заметки должны быть понятными. Придумал СПЗ и стал использовать в работе. Может, термин существовал и прежде — в конце концов, это перевод, — но я его точно брал не из словарей.

«И не друг, и не враг, а так»…

Что касается отношений между США и Россией, в них все пошло, как в известной песне Высоцкого: «И не друг, и не враг, а так…» Шанс построить настоящее партнерство был упущен.

Почему? Для меня — и не только для меня — ответ очевиден.

В 1993 году на политологической конференции в Лос-Анджелесе бывший президент США и соавтор недолговечной поздней разрядки в советско-американских отношениях Ричард Никсон предупреждал: «При обсуждении России прежде всего необходимо развеять миф. Русские холодную войну не проигрывали. Ее проиграли коммунисты. Соединенные Штаты со своими союзниками сыграли ключевую роль в сдерживании и отбрасывании назад коммунизма, но нокаутирующий удар коммунизму нанесла 14 декабря 1991 года демократическая Россия. Поэтому нам следует относиться к сегодняшней России не как к побежденному врагу, а как к союзнику и другу, который вместе с нами громил коммунизм».

Призыв не был услышан. Летом 2019 года глава Центра за национальный интерес (бывший Никсоновский центр) Димитри Саймс констатировал, что если Никсон «стремился к примирению с Россией и был уверен, что при достаточной дальновидности и дипломатическом такте Вашингтон может этого достичь», то «сегодня можно с определенностью утверждать, что Америка провалила решение этой задачи».

И начиналось это все при Клинтоне. Я еще в 2003 году по итогам его правления писал, что при его администрации работать в Вашингтоне было сложно и довольно неприятно. И дело не только в том, что не было доступа к творцам американской политики, что раздражал внешне дружелюбный, а по сути снисходительно-менторский тон в отношении России. Главное — на наших глазах фактически искажались итоги холодной войны и, соответственно, основы новых отношений между вчерашними антагонистами.

Я считал и считаю, что советские люди, почти бескровно разрушившие тоталитарную систему и оказавшие тем самым большую услугу всему миру, имели как минимум столько же оснований праздновать победу и пользоваться ее плодами, что и американцы. Вашингтон, однако, признавал за ними (то есть за нами) такое право лишь на словах, да и то как-то странно: его высказывания оставляли порой впечатление, будто и собственную свободу народы бывшего СССР получили чуть ли не из его рук. В столичных американских салонах шли по сути оскорбительные дебаты о том, «доросли» ли россияне до демократии, и даже о том, «кто потерял Россию».

Лукавые «дивиденды»

Что касается «дивидендов мира», США ими не только не делились с другими, но и отказывались даже признавать их значение для собственного мощного экономического рывка. Я знаю — я прямо об этом спрашивал чиновников американского Минфина. А они мне кивали на технический прогресс и роль компьютеров.

Конечно, это было лукавство. Помню, в 2002 году в вашингтонском институте им. Катона известный шведский экономист Андерс Ослунд представлял свою новую книгу «Строя капитализм: трансформация бывшего советского блока». Тему он знал, что называется, из первых рук, поскольку подвизался в качестве консультанта по реставрации «свободных рынков» и в России, и в других постсоветских и восточноевропейских государствах.