Смена. 12 часов с медсестрой из онкологического отделения: события, переживания и пациенты, отвоеванные у болезни - Тереза Браун

– Твое АЧН 850! – объявляет лечащий врач, и лежащая в своей кровати Дороти от неожиданности всплескивает руками. Если утром ее и беспокоила изжога, то сейчас, судя по всему, все в порядке. Либо же она настолько обрадовалась своему скорому возвращению домой, что на какую-то изжогу ей было уже попросту наплевать.

– А это означает, – говорит врач, – что кому-то придется исполнить нейтрофильный танец.

Он смотрит на меня: «Тереза, давай-ка, исполни нам нейтрофильный танец».

Вздрогнув от неожиданности, я обвожу палату взглядом. Мне доводилось слышать раньше про нейтрофильный танец, однако я думала, что это какая-то шутка, больничная байка, и мне в голову не могло прийти, что кто-то на самом деле что-то такое исполняет. Не пытается ли этот врач поставить меня в нелепое положение?

Все смотрят на меня, Дороти в том числе, и я понимаю, что опозориться ради нее – не самое страшное в жизни. Далеко не самое страшное. Вспомнив танцевальные движения, которым меня учили многие годы назад в балетной школе, я более-менее плавно поднимаю руки, взмахиваю ими у себя над головой и начинаю вращать бедрами, чувствуя себя при этом довольно нелепо, однако все в палате меня подбадривают, а Дороти вновь всплескивает, словно ребенок, руками. Вот к такой Дороти я привыкла – приятной и снисходительной. Я рада, что такая новость пришла в нужный момент: оказавшись дома, Дороти сможет принимать прилосек, когда ей заблагорассудится.

Она смотрит на меня и смеется, а я улыбаюсь в ответ.

– Итак, вы можете отправляться домой, – говорит врач. – Сегодня, если того пожелаете. – А затем добавляет с лукавым взглядом: – Ну, или вы можете остаться с нами еще на денек-другой, если хотите.

– Ну уж нет, – отвечает она, покачивая своей вязаной шапочкой. – Сегодня так сегодня. Я позвоню мужу и начну собираться.

По палате поползли смешки. Наклонившись вперед, врач показывает на нее пальцем.

– Люси с Терезой выведут вас отсюда, – говорит он, резко проведя правой ладонью по левой. – И глазом моргнуть не успеете.

– Ну уж нет, не так быстро. Сначала сюда должен приехать мой муж.

– Не переживайте, Дороти, – заверяю я ее, – в нашей больнице ничего быстро не происходит, если сначала нужно разобраться с бумагами.

– А, ну да. Что ж, я все равно, пожалуй, начну собираться, – говорит она. – Как только вы все выйдете.

Мы снова дружно смеемся, а затем покидаем ее палату. Вот так вот совершенно рядовой день озаряется лучезарной вспышкой заслуженного успеха – такие моменты по-настоящему бесценны. Мне предстоит немало бумажной работы, на которую потребуется больше времени, чем планировалось, однако я все равно довольна. За те полтора месяца, что Дороти провела у нас в отделении, нам удалось добиться поставленной цели, и теперь она наконец отправляется обратно домой.

Обход тем временем продолжается, и делегация направляется к следующему пациенту, в то время как я вижу похожего на сову интерна, плетущегося следом за своим старшим врачом, и всю остальную вереницу медработников, удаляющихся от меня по коридору. Черт! Пока я была с Дороти и ее врачами, я пропустила обход у мистера Хэмптона. Хотелось бы мне, чтобы медперсонал вызывал во время обхода и ухаживающих за пациентами в этот день медсестер, считался с нами, однако этого никогда не делается, а так как я не была в палате мистера Хэмптона во время обхода, то упустила свой шанс понять, почему лечащий врач считает, что польза от ритуксана стоит потенциальных рисков, связанных с его приемом. Интерн выглядит поглощенным своими мыслями: скорее всего, он уже думает про следующего пациента. Что ж, поговорить с ним у меня в ближайшее время явно не получится.

У моей рабочей станции показывается женщина из столовой со своей большой тележкой с подогревом, заставленной подносами с едой. Завтрак сегодня подают с опозданием, но для изжоги Дороти это, пожалуй, даже к лучшему. Женщина заносит один из подносов к мистеру Хэмптону – вряд ли он станет есть. Шейла, скорее всего, тоже не будет завтракать. Немного странно, как мало внимания я уделяю тому, что едят мои пациенты. Я замечаю, едят ли они или не едят – особенно когда отказ от пищи продолжается несколько дней подряд, – однако сама еда меня обычно мало интересует. Если подумать, то в принципе понятно, почему так происходит. Ответственность за еду несу не я, так что попросту целенаправленно стараюсь о ней не думать – у меня и без того немало забот. Замечаю же я, что пациентам, по их собственным словам, не по душе от того, что «еда пропадает», потому что из-за рака или химиотерапии у них нет аппетита. Забавно, как мы, сами об этом не задумываясь, используем аналогии с едой в повседневной жизни. Я говорю им, что они и без того сыты по горло проблемами из-за рака, так что им не следует переживать о том, что они не доели. Теперь-то я понимаю, что утешаю их, используя идиому, которая сама по себе связана с едой.

Бригада врачей, совершающих обход, пациентом которых является и Шейла, подходит к моей рабочей станции – к сожалению, контроль всех пациентов происходит приблизительно в одно и то же время. Я не узнаю никого, за исключением клинического ординатора Юн Сана, – того самого врача, который с моей подачи назначил сегодня утром дилаудид. Он машет мне украдкой, в то время как интерн, очень высокая женщина с прямыми коричневыми волосами с пробором посередине, говорит: «Шейла Филдс», – и начинает рассказывать про пациентку на одном дыхании, как это делает большинство интернов, стараясь успеть все сказать прежде, чем перебьют.

Так и происходит обход палат. Тот, на кого возлагается ответственность за пациента в этот конкретный день – а это может быть интерн, резидент, фельдшер или помощник врача, – в устной форме излагает всю существенную информацию про клиническое состояние больного остальным участвующим в обходе медработникам. Это называется «представлением пациента», и смысл в том, что все остальные учатся чему-то новому, слушая его. Лечащий врач при этом засыпает «докладчика» бесконечными вопросами, пока тот уже не сможет найти, что ответить. В идеале, конечно, вопросы должны быть подобраны так, чтобы давать докладчику повод пораскинуть мозгами. Хороший старший врач объясняет всем присутствующим свой мыслительный процесс, а также принятые им клинические решения, делясь тем самым новыми практическими знаниями, однако все штатные врачи ведут себя по-разному, и отношение к своим младшим коллегам у них сильно разнится.

Если резиденты и интерны все время сменяют друг друга, то фельдшеры и помощники врача все время работают вместе. Клинический ординатор, старше которого в клинической иерархии идет только лечащий врач, может оказаться для всей медицинской бригады спасением или обузой. Большинство искренне старается помочь, однако отношения между медработниками складываются не всегда хорошо, манера общения может сильно отличаться, да даже ожидания оказываются далеко не всегда одними и теми же.