Славянский кокаин - Фридрих Незнанский

Проснулся Гриша с ломотой во всем теле от неудобного сна и с мерзким осадком в душе. Он совершенно не представлял, что теперь ему надлежит делать. К прежней жизни возвращаться было рискованно, да и не особенно хотелось, а как еще устроиться в этом огромном враждебном городе без друзей, знакомых и родственников, Грингольц не знал. Наскоро позавтракав остатками пиццы и запив их холодным кофе, Гриша оделся и вышел на улицу. Он не знал, куда ему следует направиться, поэтому наугад пошел вниз по улице, глазея по сторонам и изучая район, в котором придется пожить какое-то время. Грингольц был настроен довольно пессимистично: он не был нужен никому, не имел друзей и близких, работы и средств к существованию. Его мнимые приятели и знакомые бросили и наплевали на него в тот самый момент, как на гришиных запястьях защелкнулись стальные наручники, кое-какие сбережения осели в карманах адвокатов, которые все равно не смогли ничем помочь. И вот он, Гриша Грингольц, бредет по Нью-Йорку — столице мира, с десятью долларами в кармане, не подозревая даже, где будет завтра. С такими грустными мыслями Гриша добрел до супермаркета, на дверях которого красовалось объявление: требуются работники. Наудачу Грингольц завернул в магазин и вышел через десять минут, получив работу и некоторую сумму в счет будущей зарплаты.

«А жизнь-то налаживается», — с усмешкой подумал Грингольц. Он забежал в небольшую продуктовую лавчонку рядом с домом, купил кое-какой еды на ужин и поднялся в квартиру.

Гриша механически пережевывал безвкусные полуфабрикаты и тупо таращился в телевизор. Там какая-то мулатка с лицом лошади, которая из-за забора тянется за яблоком, рассказывала про преимущества одного тренажера перед всеми другими. Наконец Гриша не выдержал, выключил телевизор, отставил тарелку и задумался. На работу предстояло выходить только в понедельник. Значит, впереди четыре дня. Целых четыре долгих, тоскливых дня в безделье и скуке. Тут Грингольц вскочил, выбежал в прихожую и стал лихорадочно обшаривать карманы своей куртки. Наконец он выудил из одного из них клочок бумаги и с облегчением вздохнул. Затем подошел к телефону, набрал семь цифр номера и приготовился ждать. Но трубку на другом конце провода сняли мгновенно.

— Добрый день, — срывающимся голосом произнес Грингольц. — Могу я поговорить с Клэр?

— Кто ее спрашивает? — поинтересовался собеседник.

— Передайте, что это Грэгор, — сказал Грингольц, усмехнувшись. Ему казалось, что его имя, трансформированное на английский манер, звучит чрезвычайно дурацки.

— Минуту, — трубка стукнулась об какую-то поверхность, и Гриша услышал, как Клэр зовут к телефону.

Через минуту она ответила.

— Привет. Помнишь меня? — отозвался Грингольц.

— Конечно! Я не надеялась, что ты позвонишь.

— Я же обещал. Может, встретимся на днях? Ты будешь свободна?

— Конечно, — ответила девушка. — Ты сможешь приехать ко мне?

— Без проблем, — согласился Гриша. — Когда?

— Может быть, завтра. Мои родители уезжают к тете Энн, и мне совершенно нечем заняться.

— Идет. Встретишь меня на станции?

— Поезд из Нью-Йорка прибывает к нам в двенадцать сорок восемь, я буду ждать тебя там, договорились?

Грингольц заметно повеселел и пообещал с нетерпением ждать встречи.

— Я тоже, — чуть слышно отозвалась девушка.

На следующий день выбритый, выглаженный Гриша с букетом астр в правой руке поджидал Клэр на условленном месте. Та слегка припаздывала, поэтому когда наконец появилась из-за угла, была раскрасневшаяся и немного растрепанная. В таком виде она понравилась Грингольцу больше, чем в первый раз. Он вручил девушке букет и, по-хозяйски взяв под руку, повел в сторону уютного сквера.

… Гриша провел со своей новой знакомой три дня в Нью-Джерси. Близился понедельник, настало время уезжать. Молодые люди простились на перроне. Гриша заверил девушку, что в следующие выходные первым же поездом приедет к ней, поцеловал последний раз, запрыгнул в уже двигающийся вагон, сел на свободное место и… тут же забыл и свое обещание, и Клэр, и три безоблачных дня, проведенных с ней.

Первой, кого увидел Грингольц возле своего дома, была Лада Панова. Она сидела в своей машине и непринужденно лопала мороженое. Гриша хотел было быстро завернуть за угол и скрыться, но Лада уже заметила его и поманила к себе пальцем с длинным накрашенным ногтем. Нехотя Гриша приблизился.

— Так-так-так, господин Грингольц, и где это мы пропадали столь долгое время? — протянула Панова. — Может быть, вы сейчас расскажете мне про умирающую в соседнем штате бабушку? Или выдумаете еще какую-нибудь столь же трогательную историю?

— Да тебе-то какая разница, где я был? — огрызнулся Гриша.

— Господин Грингольц, вы, кажется, забываете, в каком положении находитесь. Я сейчас же отправляюсь в участок и пишу докладную о вашем поведении, и в течение двадцати четырех часов вы, Григорий, возвращаетесь в свою уютную каморку за решеткой, на насиженное место, которое, может быть, и занять никто не успел. В родные пенаты, так сказать.

— Э-э, мать, ты чего? За какую решетку? Я чего сделал-то? К девушке своей на выходные съездил. Это что, преступление? — Гриша искренне недоумевал.

— Гриша, милый, ты забыл о нашем договоре. Я предупреждала, что без моего разрешения ты не можешь никуда уехать даже во сне. Было такое? — насмешливо смотрела на Грингольца Панова.

— Было, — пробурчал себе под нос Гриша.

— А что будет, если ты нарушишь договор, я рассказывала?

— Рассказывала.

— Так что, получается, все честно? — Лада с любопытством уставилась Грише в глаза.

Грингольц не ответил.

— Но мне кажется, мы сможем договориться, — продолжала Панова.

— Как это? Я думал, американские полицейские взяток не берут. — Гриша нервничал.

— Правильно думал. Я предлагаю другой вариант. Мне бы очень не помешал понятливый человек в… в определенной среде.

— Ты что, мне стукачом стать предлагаешь?

— Зачем так грубо? — обиделась Лада. — Осведомителем. Если хочешь, могу называть тебя внедренным агентом в итальянскую мафию. Это даже мужественно звучит.

— Ага, разбежалась! А ты думаешь, что вся итальянская мафия целыми днями бегает по Нью-Йорку с криками: «Где же наш Гриша? Почему о нем опять ничего не слышно? Мы ведь так хотим взять его в свои крепкие сплоченные ряды!»

— Это дело техники. Ну что, согласен? — Панова выжидающе смотрела на Грингольца.

— А ты знаешь, что со мной будет, если они догадаются, кто я такой?

— Знаю. А ты знаешь, что с тобой будет в тюрьме, если я пущу слух, что ты полицейский осведомитель?

— Шантажистка хренова, — Грингольц выругался, но Лада не среагировала. — Ладно, что я должен делать?

— Пойдешь завтра по этому адресу, скажешь, что тебя прислал Нино Леоне, упомянешь, что сидел вместе с братом Джо Тавиани, а там уж они сами решат, что с тобой делать.