Новые приключения Грязнули Фреда - Енэ Рейтэ

Теплоход медленно и плавно скользил по водам океана, а в толпе зевак на берегу вослед ему в ужасе взирал… Густав Барр!

Что же теперь будет?! Его забыли, оставили здесь! Корабль, отправившийся на поиски великого ученого, уплыл без него. А он стой тут, обмотанный махровым полотенцем, как вышел из ванной!

Письмо Джимми От-Уха-До-Уха

правителю Островов Благоденствия

Его высочайшему величеству,

принцу Сан-Антонио, Альмира

Тронный зал, главный подъезд, первый этаж

(как поднимешься по лестнице – направо)

В нижеследующих строках позволю себе описать Вашему Величеству про наше житье-бытье. В плавание мы вышли с опозданием на два дня. Отчего да почему, спросите? Насчет Вашего Величества я даже ни чуточки не сумлеваюсь, что вы, джентельмен, а значит – человек порядочный и меня не разочаруете. Поэтому рассчитываю на вашу дез… дис… как ее… диссекретность. Это когда человек умеет держать язык за зубами и нипочем не протреплется. Вот и прошу Ваше Величество, а также почтеннейшую супругу вашу и милейшую матушку (которой извольте передать от моего имени пожелания всего самого наилучшего), чтобы слух про мошенничество никоим образом не просочился.

Дело было так. Теплоход уже готовился к отплытию, когда заявились два моих дружка и приволокли сундук здоровенный, а может, шкаф. Я стою на палубе, весь из себя нарядный, в новой форме, вокруг газетчики толкутся, так что я спокойненько так дружкам и говорю: «Несите этот шкап в каюту мистера Тео!» А один из них, по кличке Жасмин, при всем честном народе на меня как окрысится. Нечего, мол, пасть разевать, науку эту, как тяжести переносить, они осваивали там же, где и я. Каков наглец? Я со стыда прямо не знал, куда деваться; на борту после капитана первое лицо, сам два ранга имею, а эти босяки меня ни в грош не ставят. Надо было как-то исправлять положение, ну, я Жасмина этого вежливо так упреждаю, что ежели, мол, он не заткнется, то я сам ему хлебало заткну. А он на это с ухмылочкой: «Что это всякие тут норовят из себя шишку на ровном месте строить?» Я прямо не знал, что и думать. С чего это кореша на меня взъелись?

Зато Тео этот – славный парень. Правда, дерганый малость, но это бывает. Вильсон – капитан который – этот все время на борту ошивался и еще парочка матросов, тихих да смирных, из тех, что про море из книжек знают. А парней, которых я навербовал, нет как нет. Ну, хоть бы один объявился! Вернее, один-то явился, и даже не раз и не два: Васич с пьяных глаз все по трапу вниз скатывался, а потом снова карабкался. Мистер Тео сигарой попыхивает и говорит с тоской, чтобы и меня, мол, тоже черт побрал вместе с командой моей ненадежной.

Тем часом подвалил народ, какой в экспедицию ехать собрался. Очень, скажу я вам, занятная публика. Есть тут, к примеру, ювелир – этот мастер другим указания давать. Палач свой на борту имеется, модник, каких поискать: трубочка во рту, как сыщиков в кино показывают. Недоволен остался тем, что шлюпок спасательных на судне, вишь ты, маловато. Потом певец один заявился – посмотрим, как он в экспедиции запоет; этот все допытывался, ледокол у нас или обыкновенный пароход. Ну что с такими разговаривать? Пускай сами друг дружке объясняют. Эти умники и вправду с объяснениями лезут, а капитан Вильсон знай себе помалкивает, пускай, мол, несут белиберду всякую. Сразу видно, что он не нашего поля ягода; настоящий моряк таких городских прощелыг на дух не переносит, будь они хоть какие образованные. Команды на корабле нету, зато остальная шантрапа в сборе, только швейцара какого-то не хватает – это я от мистера Тео знаю. На кой хрен швейцар в ученой экспедиции – видать, не нашего ума дело, матросы куда нужней, а их нет ни одного. Всеобщему веселью это не мешает, музыка наяривает, даже кино снимают с крыши портового склада. Господин какой-то заявился, прощаться с нами от имени всего города, разряженный в пух и прах, брюки в полоску, на башке высокая черная шляпа – блестящая такая, вроде бы циндилинр называется. Еще какой-то субчик вместе с ним притащился для сопровождения. Господин этот знатный сымает свою цинди-шляпу, значит, а у самого на руках белые перчатки… Кого, думаю, он мне напоминает? Ах да, Гомпереца, кидалку разнесчастного! Как увидел я, что здесь этикет начинается, решил, что пора и делом заняться. Пойду, говорю мистеру Тео, покуда скандал не разразился, посмотрю, куда экипаж подевался. Да и врач тоже запропастился; хотя Вильсон клянется, что контракт с ним подписывал. Заглянул в докторский кабинет – там никого, зато белые халаты для работы сложены. Ну я один халат прихватил на всякий случай и смылся. Надо было спешно с командой разобраться.

Знаю, Ваше Величество, что вам, как и мне, по душе, когда в гавани вспыхивают огни и ссоры, когда всюду кипит жизнь. Тут тебе и музыка играет, и фонарики разные перемигиваются, пыль столбом, шум-гам и запах моря, а вернее, вонь, потому как приливом всякую тухлятину и дохлятину к берегу прибивает. Посмотришь на толпы людей, которые будто на работу устремляются, а сами в кабаки спешат, чтобы напиться, и настроение у тебя поднимается. Вспомнились мне Острова Благоденствия, где я с верноподданными моими на брудершафт пил и против этого даже сэр Эгмонт не возражал – вы его сызмальства знали, Ваше Величество, у него шрам поперек лба. Но в первую очередь я вспоминал, натурально, вас, Ваше Величество, потому как об эту пору в порту всякая дурь в башку лезет. Одно только чудно было: все на меня косо смотрят и норовят стороной обойти. Что за чертовщина, думаю я про себя! Надавать бы им тумаков, глядишь, сразу мозги на место встали бы, но тут уж не до разборок: теплоход вот-вот отчалит, а ежели в драку ввяжешься, свободно можешь в участок загреметь. Отдубасят по полной программе, а я этого очень не люблю. Последний раз угодил в такую передрягу в Адене, а в Альмире за время моего правления со мной ничего такого не приключалось. Да и приключиться не могло, ведь это считалось бы оскорблением моего величества… В общем, решил я податься в «Дохлую рыбину», свое излюбленное местечко. Смотрю, в проулке, у входа в одно злачное заведение, под сине-красными фонарями Кривая Рожа стоит – я его штурманом нанял. Рожу евонную легко опознать можно: ежели между фуражкой и клоком бороды трубка дымит, значит, он. Завидел меня, трубку изо рта вынул, фуражку нахлобучил и спиной ко мне развернулся. Подхожу к нему.

«Я тебя обидел чем?» – спрашиваю просто так, из любопытства.

А он мне:

«Я тебя в упор не вижу!»

«Договор подписал, а сам с концами?»

Он плечами пожимает. Потом говорит:

«Пока ты был никто, я с тобой знался, Джимми От-Уха-До-Уха. Когда опять станешь никем, мы с тобой снова порезвимся. Мне не по нутру, знаешь ли, что ты теперь из себя важную особу строишь и норовишь другими командовать. Ссориться мне с тобой неохота, а потому говорю тихо-мирно: плевать я на тебя хотел!»

Приятно, когда человек не кривит душой, а прямо правду-матку режет. Зашел я в подворотню, надел прихваченный с собой белый рабочий халат, потом выхожу и говорю ему: готовься, мол, у меня руки чешутся отметелить тебя как следует. С Кривой Рожей шутки плохи, он чуть что за нож хватается. Ну и пришлось врезать ему, так что трубка его хваленая разлетелась на кусочки, а мундштуком он чуть не подавился. Не подставлять же было под нож свою новую форму шикарную, вот я и отбивался. Хорошо еще летом все окна-двери открыты, дал я ему хорошего пинка, он и загремел в подвальное окошко. Я не стал дожидаться, пока Кривая Рожа оттуда выберется, свернул свой рабочий халат и пошел дальше.