Вне закона - Валерий Махов

Современный кинематограф усилиями Федора Бондарчука и Гоши Куценко тоже не прочь поэксплуатировать эту тему. Герои делятся на героев и антигероев. Герои – это менты из «Улицы разбитых фонарей» или «Убойной силы». Веселые, подвыпившие, шухерные, способные на поступок (читай подвиг). Превыше всего в жизни ценящие дружбу, верящие в любовь и ненавидящие зло.

Антигерои (читай плохие), как правило, злые, водке предпочитающие наркотики, не верящие ни во что, кроме грязного чистогана, и почти все лысые.

Как только плешивый замечает плешь, он сразу же бреет голову наголо, дескать, я не плешивый, я лысый. Захочу, дескать, опять отрастет. А для пущей убедительности лысые обзаводятся трехдневной щетиной. Дескать, во как! Девяносто процентов знакомых Кротова – лысых – носят обильные волосяные покровы в виде усов и бороды.

Господи! Да ведь ты же мужик! Разве так важно, лысый ты или нет?!

Важно, умный ты или нет! Надежный ты или нет. Верный ты или нет!

А лысина или плешь для мужика – это не главное. Не нужно думать, что лысый – это вооруженный и очень опасный. Лысый, он такой же, как и волосатый. Бросьте, мужики. Пусть девчонки заморачиваются своим внешним видом, им надо, мы их выбираем.

Пусть культуристы и стриптизеры (они же профессиональные альфонсы) начинают каждый свой день с заклинания: «Свет мой, зеркальце, скажи да всю правду доложи. Я ль на свете всех милее…» Мужикам, настоящим добытчикам, это ни к чему.

«Господи, что это я завелся?» – подумал, выходя из глубокой задумчивости, капитан Кротов. Лысина начальника была потной и напряженной.

– Да, да, Кротов, я вас спрашиваю. О чем это вы задумались?

– О низком проценте раскрываемости нашего отдела, – вскочив, на одном дыхании соврал опер.

– Ну что ж, похвально. Только что-то подсказывает мне, что думали вы не об этом, и в ближайшее время я научу вас на совещаниях думать о работе.

Порфирий Мамин загрустил. В цивилизованной стране это состояние называется депрессией, и если бы Порфирий жил там, то уже вся еврейская мафия врачей-психоаналитиков ломала бы свои кошерные головы над тем, как бы побыстрее вывести его из этого состояния. В нашей же благодатной стране, где психиатрия долгие годы обслуживала интересы государства, превращая так называемых инакомыслящих в среднестатистических налогоплательщиков и избирателей, психоанализом занимались в основном ясно– и дальновидящие, потомственные и приобретшие по случаю свои способности гадалки, кликуши, несмешные (не путать с грустными) клоуны и прочая нечисть, а потому помочь никто не мог.

Спасение утопающих в нашей стране всегда было делом рук самих утопающих. Вот почему эти руки ничего не украли, никого не посторожили, никого не спасли. И никому не помогли.

Ну и бог с ними, с этими бесполезными руками. Порфирий грустил, ибо ничего в этой жизни его не радовало. Он ел и не чувствовал вкуса. Он шел в туалет и не брал с собой книгу! Он спал и не видел снов!

Причиной всех его бед был майор Голицын. После женитьбы на этой рыжей бестии Леночке Голицына будто подменили. Он потерял интерес к работе, информацию от Порфирия выслушивал рассеянно, а последнюю, о новом наркопритоне, до сих пор даже не реализовал!!!

Как опытный реаниматор человеческих душ, Порфирий пытался взглядом своих мутных всевидящих глаз выкрикнуть: «Он уходит от нас! Мы его теряем!» Но никто, и прежде всего сам Антон Голицын, Порфирия не слышал. В конце концов Мамину это надоело и он решился на последний мужской разговор.

Антон долго отказывался от встречи, но Порфирий пригрозил, что сам придет на работу или домой, и Антон, не на шутку встревоженный таким напором осведомителя, согласился.

Они долго сидели в одной неприметной придорожной забегаловке, где пахло хорошо разбавленным пивом и случайным обсчетом. Разговор не клеился.

Но Порфирий все-таки подобрал отмычки и взломал душу Антона, будто устаревший, с виду только неприступный сейф.

– Понимаешь, отец, – дрожащим голосом шептал на ухо сексоту гроза городских насильников и убийц, – она меня не любит! Я люблю ее так, что мне самому страшно об этом думать! Я люблю и боюсь этой любви. Я с ней абсолютно счастлив. С ней я не чувствую времени. С ней мне не нужен никто. С ней меня ничего, кроме нее, не волнует! Это какое-то наваждение! Это какая-то напасть!

– Это любовь, сынок!

– Как ты, никого не любивший, можешь знать, что это такое?!

– Потому и знаю, что не любил, потому и завидую, что вижу, как ты счастлив.

– У нее кто-то есть, отец. Я это чувствую. Помоги мне, выследи их. Я хочу все знать о ее тайной жизни. Мне нужно или выздороветь от этой болезни, или убедиться, что я неизлечим, и тогда умереть счастливым.

– Успокойся, сынок. Я все узнаю. Только запомни: умрешь ты – умру и я. Допивай и иди домой, я все сделаю в лучшем виде.

И Порфирий выследил Лену и Кузнецова. И когда рассказ Лены совпал с докладом Порфирия, Антон уже ни секунды не сомневался в принятом для себя решении. «Карфаген должен быть разрушен!»

На проходившем у губернатора экстренном совещании координационного Совета по коррупции и организованной преступности все, затаив дыхание, слушали начальника ОБОПа. Он говорил вещи, от осознания которых присутствующим было не по себе. Из его сбивчивого доклада следовало, что в городе появились совершенно «неуловимые мстители». То есть действовала хорошо организованная и разветвленная организация, убивающая плохих людей. Да, да, да! Именно так. Кто-то очень серьезный, хорошо информированный и блестяще подготовленный планомерно убивал преступников и отморозков. В городе вновь заговорили о «Белой стреле».

После доклада начальника ОБОПа в зале стало еще тише. Область и так считалась не совсем благополучной. После недавнего «случайного убийства по неосторожности» бывшего губернатора – именно в тот момент, когда он реально мог возглавить очень мощную политическую силу и изменить ситуацию в стране, – в области и без того стало неспокойно. Любое приглашение на охоту носило теперь почти анекдотический характер, а всякая охота была «пуще неволи».

Губернатор, молодой, перспективный политик, бывший бизнесмен и банкир, личное состояние которого, по утверждению одного солидного издания, превышало триста миллионов долларов, откашлялся, нервно поправил галстук и голосом профессионального крупье, призывающего делать ставки, попросил присутствующих поактивнее высказывать свое мнение.

– Поймите, господа. Нам всем есть что терять. Мы все здесь, если кто не знает, далеко не бедные люди. У нас и у наших семей, кроме оков и цепей, есть еще бизнес, который эти семьи кормит. И хотя все присутствующие являются государственными служащими, каждый из вас прежде всего заинтересован в тишине и покое. Где гарантия, что, зачищая всякую нечисть сегодня, этот Зорро или Фантомас завтра не превратится в Тиля Уленшпигеля? Где гарантия, что завтра он не начнет отнимать у богатых, чтобы раздать бедным?! Короче, господа! Любой катаклизм, вплоть до стихийного бедствия и техногенной катастрофы, не управляемый и не возглавляемый нами, не нужен. Поэтому я даю вам неделю срока, чтобы вы прошерстили город и если не уничтожили, то хотя бы выявили причину наших сегодняшних бессонных ночей. Мне не хотелось бы проснуться от воплей, вызванных газетными заголовками типа «Куда смотрит власть?». Все, господа, оставьте на время личное и займитесь общественным. Как говорят в определенных кругах, общак – дело святое!