Тайна - Эрнесто Киньонес

встретиться с врагами лицом к лицу. Когда испанцы завоевали Пуэрто-Рико, мы унаследовали их демона, но и с мусульманами дружим. Они маршируют на наших парадах, а vejigante мы превратили из существа ужасающего в существо восхитительное. – И он вернул костюм на вешалку.

– У вас очень острый ум, – сказал я. – Почему вы убили тех ребят?

Снова воцарилось молчание.

Сальвадору не понравился мой вопрос. Когда я переступил порог его дома, он встретил меня как ребенок, но теперь стал похож на изможденного костлявого старика, да он им и был.

– Прости, papo. – Он покорно опустил плечи, в уголке рта собралась слюна. – Я и забыл, зачем ты пришел.

– Да ничего. Ну, мне пора. – Глупо, что я опять спросил его про ту ночь, на площадке, попытался обманом выманить у него слова, которых он не хотел говорить. Он не обязан отчитываться передо мной, нет такого закона. Этот человек провел в тюрьме не один год, отсидел свое. И еще я чувствовал себя ужасно глупо, потому что никак не смог бы добыть сотню-другую долларов, не говоря уж о пяти тысячах на espiritista, чтобы донья Флорес позволила мне взглянуть на Таину. Я знал, где мама прячет деньги. Стащить их?

– Да вы ни при чем, – сказал я, – я просто хочу помочь Таине, вот и все.

– Рapo, я научу тебя, где взять деньги. Надо смошенничать. Я уже старый, но в твоем возрасте я, я был… – он замолчал было, но все-таки выговорил: – …Плащменом и сумел бы провернуть это дело. – Старик уставился на меня, как тогда, в первый раз, раздумывая, говорить или не говорить. Карие глаза были жесткими и усталыми, словно он когда-то увидел, как умирает любовь.

– Я выхожу только по ночам, papo… – в голосе зазвучало смирение. Саль говорил о том, что заставляло его глубоко раскаиваться. – День… – По лицу ручьями лились слезы, но он не издал ни звука – только сел на диван и закрыл мокрое лицо руками. – После того, что я сделал той ночью, – глухо прозвучало из-за ладоней, – я выхожу из дома только по ночам, потому что свет дня, papo… он несет стыд. Свет дня несет мне стыд.

Третья книга Хулио. Собачьи дни

Подробностей я не помню. У меня есть только смутно-подсознательное, но мощное чувство, что произошло что-то ужасное, что-то, что ни один живой, душевно здоровый человек не в состоянии увидеть, не говоря уж о том, чтобы пережить.

Фелипе Альфау. Locos

Песнь первая

Испанский Гарлем и Верхний Ист-Сайд соседствуют друг с другом, как принц и нищий. Пятая авеню – Золотой Берег[61] Верхнего Ист-Сайда. Здесь ровным рядом выстроились дома с консьержами; в этих домах живут богатые и знаменитые, а также кинозвезды. Центральный парк – их родные места. Испанский Гарлем – совсем другая история. Он полон высоток, старых многоквартирников и домов, которые дешево обошлись застройщикам, но дорого обходятся съемщикам, в них обитают в основном молодые белые люди свободных профессий. Я мог бы выйти из своей высотки на углу 100-й улицы и Первой авеню, направиться в сторону центра – и за десять минут пройти путь от грязи и бедности до пошлого богатства. На Пятой авеню я видел белых девушек в летних платьях. Белых парней, моих ровесников, – в брюках цвета хаки, в белых рубашках и блейзерах с вышитой на нагрудном кармашке эмблемой школы. Я мечтал жить их жизнью. В доме из тех, где живут они, в их районе, и, может быть, рядом со мной были бы Таина и малыш. Интересно, думал я, куда они направляются. За какой дверью с консьержем их дом? Где тот несломанный лифт, который возносит их ввысь, туда, откуда открываются чудесные виды на город?

Сальвадор назвал это «охотиться». По его словам выходило, что дело это не самое ужасное, потому что мы никому не причиним вреда, а люди, обитающие возле Парка или на Пятой авеню, богачи бог знает в каком поколении. Они деньгами могут камин топить; скорее всего, их дедушки или прадедушки разрушили или погубили какой-нибудь уголок планеты, чтобы скопить свои богатства. И все, что я сделаю, – это заберу назад малую толику того, что когда-то принадлежало «демосу», о котором город абсолютно не заботится и которому приходится полагаться на собственные силы.

А еще мне хотелось, чтобы донья Флорес снова пригласила меня войти.

– Хочешь на охоту? – предложил я П. К.

– Чего-чего? – спросил он, хотя отлично все слышал.

– Берем мешок для грязного белья, берем нож и начинаем утюжить улицы Верхнего Ист-Сайда в поисках какой-нибудь комнатной собачонки, которую хозяйка привязала к фонарному столбу, например, а сама отправилась пить, например, кофе. – Я говорил именно так, как мне объяснял Сальвадор. – Ищем возле салонов красоты, возле кафе. Около почты тоже хорошо.

– И? – П. К. пожал плечами.

– Отвязываем собаку или перерезаем поводок, пихаем ее в мешок и сматываемся, – закончил я. П. К. настоящей рукой достал «Джолли Ренчер» и сунул конфету в рот. Мне он не предложил. – Я забираю собаку к себе домой, кормлю ее, выгуливаю, ухаживаю за ней. Дня через два-три мы с тобой прочесываем те же улицы: ищем объявления типа «Пропала собака… нашедшему вознаграждение». – Услышав про вознаграждение, П. К. перестал сосать леденец и просиял. Язык у него был небесно-синего цвета.

– Ну ты псих. А сработает?

– Конечно. Эти люди души не чают в своих собаках.

– Ну не знаю, Хулио. Собаки кусаются.

– Мы же не немецких овчарок будем брать, дурик. Наши собаки – комнатные болонки.

– И сколько мы за них получим?

Я обрадовался, что П. К. согласился.

– Не знаю. Долларов пятьсот или триста пятьдесят?

П. К. понравилось мое предложение.

– Ладно, – сказал я. – Но чтобы моя мать или кто другой не дознались.

– А кому я скажу? Копам? – П. К. как будто счел мое предупреждение глупостью. – Слушай, а как у тебя тогда все вышло с той шалавой?

– Думай что говоришь. – Я скривился.

– Да ладно, ладно. – П. К. достал «Джолли Ренчер» и протянул мне. – Видел Таину?

– Краем глаза.

– Она что-нибудь говорила?

– Она ругалась.

– А пела?

– Нет. Но она будет петь.

– По-моему, ты чокнутый. Не могла она забеременеть просто так, ее кто-то поимел.

– Тогда почему, – спросил я, перекатывая леденец во рту, – вы с матерью каждое воскресенье ходите в церковь?

– Я тебе объяснял. Бог – мужчина, и Он, как всякий мужик, любит зажимать девчонок. Тебе что, так трудно понять?

– Ладно, проехали, – сказал я. – Значит, ты в деле, да?

– Ага, прикольно. – П. К. кивнул. – Я с тобой.

– Договорились. Только вот еще…

– Еще? Еще больше денег? – П. К., похоже, уже прикидывал, что купит на свою долю.

– Нам понадобится твой младший брат, Ральфи.

Мы с П. К. сделали в точности так, как научил меня Сальвадор. Стали прочесывать богатые улицы Верхнего Ист-Сайда в поисках какой-нибудь оставленной без присмотра собачки. И когда обнаружили симпатичного черного песика возле «Викториаз Сикрет» на углу 86-й улицы и Третьей авеню, П. К. обрезал поводок, я схватил собаку, и мы убежали.

Дома было вот что.

– Чья это собака? –