Спящая - Мария Евгеньевна Некрасова

– Здрасьте, тёть Нюсь!

– Здрасьте, здрасьте! – Тётя Нюся Лёку недолюбливает, потому что он не говорит ей, кому шлёт письма. Все говорят, всё рассказывают, какому там сто первому родственнику, и что у него там произошло, и что пишет тот самый родственник… Тётя Нюся всё про всех знает: ей интересно, ей и рассказывают. А Лёка помалкивает, в конце концов, это не её дело. Из-за этого она злится и Лёку считает дурачком. – Очередное послание тайной любви от тайного поклонника?

Лёка улыбнулся, но промолчал. Смешная она! Подошёл к печке и прижался ладонями к горячему белёному боку. Всё-таки прохладно на улице. Тётя Нюся смотрела на него из-за стойки – неужели всё ещё надеялась, что Лёка ей что-то скажет?

– Или так, погреться зашёл?

– Нет… – Лёка глянул в окно. Толстый Витёк уже вскарабкался по склону, красный, с перекошенным лицом. Он не сунется сюда. А сунется – будет вести себя прилично, не станет же, в самом деле, лупить Лёку при взрослых… Он зыркнул из-за стекла прямо на Лёку. Не, не увидел. Лёка в глубине тёмной комнаты, а этот – снаружи на солнышке.

Печка обжигала руки. На подушечках ладоней и пальцев остались пятна печной побелки. Лёка потёр ладонь о ладонь и пошёл к стойке:

– А новые марки есть?

Марки Лёка странно любил. Не любил учебники, детские книжки с жуткими картинками, жирные желтоватые календари, где нужно отрывать по листочку каждый прожитый день, и даже маленькие красивые календарики, которые мать приносила с работы каждый Новый год, не любил. Но эти малюсенькие бумажки с оборочками завораживали. Там были космонавты, машины и ракеты и животные иногда. У тёти Нюси на стойке вместе с привязанными ручками была и привязанная лупа – для стариков, которые плохо видят. А Лёка рассматривал в эту лупу марки. В грубоватых картинках можно было разглядеть квадратики краски и какие-то мелкие детали рисунка, которые сразу не заметишь. И ещё Лёку забавляла сама идея: послать не только письмо-каракули, но и маленькую картинку. Это же здорово, особенно если сам не умеешь рисовать.

– Есть, есть, – тётя Нюся положила на прилавок небольшой раскрашенный листок. Почему-то, разговаривая с Лёкой, она всё повторяет два раза. Ну да, считает его дурачком.

На крыльце затопали. Значит, Витёк всё-таки решился зайти, не хочет отвязаться подобру-поздорову. Лёка взял привязанную лупу и стал рассматривать марки. Настроения уже не было. Хлопнула дверь. Тётя Нюся вытянула шею – посмотреть, кто там пришёл. Марка под лупой расплывалась бесформенным пятном. А этот Витёк с порога заголосил:

– Малахольный, тебя зовут вообще-то!

Тётя Нюся вопросительно взглянула почему-то на Лёку, и он ещё крепче вцепился в лупу.

– Знаю, – он старался, чтобы это прозвучало безразлично: мол, есть дела поважнее вашей банды, а получилось тихо и как-то жалко.

– А знаешь – чего стоишь? Пошли.

Всё произошло так быстро, что Лёка не успел сообразить. Толстый Витёк буквально вывернул лупу из его пальцев, цапнул Лёку под руку и бегом за три шага выволок на улицу. Тётя Нюся молчала. Наверное, тоже не успела ничего понять.

Лёка споткнулся на крыльце и только тогда попытался вывернуться из рук Витька. Витёк молча перехватил его поудобнее и поволок к откосу.

– Пусти, чего пристал?!

– Да не боись ты. – Витёк сказал это почти беззлобно. – Дело есть.

– Какие у меня с вами могут быть дела? – Лёка сказал это на цветочном.

Витёк только странно зыркнул и остановился у самого откоса. Внизу бежала река, эти двое стояли на берегу задрав головы, и деревья шептали своё: «Зло…»

– Я сказал: пусти! – неужели цветочный до них лучше доходит?

Витёк рассеянно заморгал, оглянулся по сторонам, как будто искал источник неголоса. Во дурак!

– Да что ты мне сделаешь, Малахольный?! – Он подтолкнул Лёку в спину.

Впереди разверзлась пропасть: река, до страшного далёкая, мелкие острые камешки там внизу, а песок, который секунду назад был под ногами, пропал. По затылку ударил школьный ранец, руки встретились с песком, Лёка охнул, и песок набился в рот. Подбородок царапнул какой-то камешек. Лёка лежал на откосе лицом вниз и продолжал сползать руками вперёд.

– Помочь? – сзади спускался Витёк. Лёка его не видел – только слышал пыхтение. Сверху покатились мелкие камешки. А внизу смеялись эти двое.

– Зря ты это делаешь! – на цветочном. Хотя Лёка был готов сказать и так, просто ещё отплёвывался от песка. – Зря меня злишь. – Лёка сполз ещё чуть-чуть и попытался сесть. Песок убегал из-под ладоней, мелкие камешки царапались. Кажется, уже полные штаны песка, но это не важно…

– Зло…

Согласен. Они – настоящее зло.

На четвереньках (так устойчивее) Лёка быстро спускался к реке. Какая-то его часть, маленькая и трусливая, а потому глупая, ещё надеялась, что у них и правда может быть какое-то дело, кроме как его, Лёку, побить: не просто же так они пошли к реке весной. Побить можно и в школе. Но нет, мудрая часть, побольше, была уверена, что эти не могут затеять ничего хорошего, даже если называют это «делом». Какие у них, в самом деле, могут быть дела?!

Лёка спускался. Из штанин уже сыпался песок, и это была лишь малая часть того, что успело набиться. Витёк сзади покрикивал и всё пытался дотянуться ногой, но Лёка был быстрее.

– Дождались! – Дурацкий Славик встал перед ним, скрестив руки на груди. Его куртка странно топорщилась. Юрик стоял у него за спиной. – Нехорошо, Луцев, заставлять людей ждать.

Лёка выпрямился. Из штанин тут же хлынули водопады песка. Эти опять засмеялись:

– Ты так весь пляж соберёшь, людям негде загорать будет!

Это они-то люди? Впрочем, да: люди. Глупые, глухие и злющие. Не весёлая кошка училки, не та собака с вокзала, даже не кот, напугавший до чёртиков своей крысой: он хотел как лучше. Это люди. Они всегда и всем желают зла и делают зло, только часто этого не понимают, а это ещё страшнее.

– Ну чего вам?! Посмеяться звали?! – Лёка рявкнул это на весь пляж, наверное, даже смешная тётя Нюся слышала.

Эти на секунду притихли. Хоть перестали гоготать.

– Смотри, какой смелый, – дурацкий Славик шагнул к Лёке. Он и стоял-то почти вплотную, а тут вообще чуть на ногу не наступил. – Я говорю, дело к тебе есть. – Он приподнял грязными пальцами Лёкин подбородок и попытался заглянуть в глаза.

– Не зли меня, – сказал Лёка на цветочном.

Славик вскинул брови, как будто почти не удивился, и продолжил своё:

– …А когда дело, от него не бегают, а делают – тебя не учили?

– Да как его научишь: он двоечник! – выдал Юрка, но никто