Все наши ложные "сегодня" - Элан Мэстай

Пятнадцатилетний подросток, не имевший ни друзей, ни каких-либо устойчивых увлечений… Не представляю себе, как обернулось бы дело дальше, если бы я на экскурсии в Музей Гоеттрейдера не сел рядом с Дишей Клайн. Я прежде не обращал на нее внимания, потому что она была неприветлива и асексуальна (последнее я оценил в должной степени уже после того, как сделался отверженным). Диша держалась в сторонке от одноклассниц и с подозрением относилась к мальчикам. Она сделала исключение только для своих лучших друзей еще с начальной школы. Их звали Сяо Молденадо и Эшер Фаллон.

Вчетвером мы провели целый день в галерее, где стоял симулятор неисправности Двигателя Гоеттрейдера. Мы наблюдали за концом света дюжину раз, после чего сплотились в тесную компанию. Она не развалилась и когда нам перевалило за двадцать.

Великое множество экспериментов оказываются неудачными, а теории и гипотезы не выдерживающими никакой критики. Но когда дело касается моего отца, никто ничего не знает наверняка. Если он за десятилетия, посвященные работе над путешествиями во времени, и терпел неудачи, то никогда и ни с кем ничего не обсуждал. Виктор Баррен, уникум в истории науки, не совершал ошибок.

В мои детские годы фиаско считалось чем-то поистине ужасным. И потому, что бы я ни делал, мне постоянно приходилось стыдиться.

Но когда я подружился с Дишей, Сяо и Эшером, я научился забавляться подобным незавидным положением. Наши ровесники с таким энтузиазмом относились даже к незначительным техническим новшествам, что мы решили сделаться специалистами по провалам и увлеклись изобретениями, которые не оправдали ожиданий потребителей.

Вот и подоспели примеры.

Как вам голографические татуировки, из-за которых кожа становилась прозрачной? А портативные генераторы погоды?.. Обычно их устанавливали во дворах, но из-за сбоев они устраивали вокруг хозяйского дома крохотные локальные торнадо – и пыльные воронки лихо закручивались со скоростью 250 миль в час. Здания, снабженные пейзажными эмуляторами, тоже были хоть куда! Они должны были демонстрировать перед их владельцем виды, открывающиеся из окон, не будь вокруг других строений, однако проецировали наружу тысячефутовые изображения соседних ванных комнат круглые сутки напролет.

После школы мы еще держались вместе, потому что поступили в университет Торонто. Нашей дружбе способствовали и занятия в аспирантуре. А иногда в какой-нибудь выходной мы выбирались всей компанией в ближайший биосферный заповедник.

Затем встречи «дважды в год» превратились в «ежегодно» или даже в «раз в два года», а потом и в «никогда», поскольку ребята разъехались и занялись реальной работой.

Я же остался дома, окончательно завязнув в беспутстве.

Эшер и его невеста Ингрид Джуст поселились в Окленде. Они были инженерами в компании, пытающейся создать антиподалы, средства передвижения, способные прорыться сквозь толщу планеты и выйти с противоположной стороны. Одновременно они тщательно планировали свою свадьбу, которая, похоже, казалась им не менее сложным делом, чем бурение туннеля длиной в 8000 миль. По моему мнению, железо и лава были для них сущей ерундой!

Сяо женился на университетской подружке, которую звали Нур Прия, и у них вскоре родилась дочка Фей. Девочка была, по заверениям родителей, самым чудесным существом, какое только знал род человеческий. Сяо руководил лабораторией в Нью-Мексико. Он вместе со своими коллегами пытался определить, что можно делать с телепортационными данными и как не нарушить при этом законодательство. Проблема получила особую актуальность после недавнего скандала, когда одна служащая извлекла из архива биометрической информации запись о мужчине, в которого влюбилась, и с помощью синтезатора протоплазменных моделей вырастила себе генетически идентичный секс-суррогат. Диша, как всегда, загадочным образом остававшаяся одинокой, работала в засекреченном мозговом центре. Данная организация, как порой намекала Диша, занималась проблемами жизнеспособности марсианской колонии, для чего испытывала различное оборудование в окрестностях биодома в Антарктиде.

Диша не переставала меня удивлять – на протяжении долгих лет она была демонстративно холодна с нашими подружками, но прониклась самым искренним дружелюбием к Нур, когда та родила Фей.

В последний раз наша четверка собралась на свадьбе Сяо три года назад. А через две недели после смерти моей матери друзья выкроили себе свободный денек и прибыли телепортом из своих разбросанных по дальним краям домов. После похорон моя «профессиональная деятельность» заключалась в том, что я спал с тремя своими бывшими любовницами и, не отвечая на их авансы, постепенно сводил на нет те крохи привязанности, которые они еще сохранили ко мне.

Так что встреча с Дишей, Сяо и Эшером хорошенько меня встряхнула, и упивающийся скорбью эгоцентричный идиот наконец-то смог посмотреть на себя со стороны.

Эшер вел летающий автомобиль, Сяо сидел рядом с ним, мы с Дишей устроились на заднем сиденье. Наш путь лежал в биосферный заповедник «Ниагарский уступ» – 25 000 квадратных миль дикой местности, лежащей по обе стороны американо-канадской границы. В моем воображении заповедник уподоблялся одному из звеньев всемирной цепи свободных территорий, избавленных от пакостной деятельности изобретательного «человека разумного». Что ни говори, а после массового переселения семидесятых годов прошлого столетия, вызванного изменением технологического уклада человечества, ситуация на планете кардинально изменилась. Погоня за энергоресурсами сошла на нет, промышленность стала развиваться совершенно по-другому, так что этим землям, можно сказать, сказочно повезло.

В самом заповеднике остались брошенные городишки, отданные на волю природы – с домами, полускрытыми густыми кронами деревьев. Я не садился в летающие автомобили все две недели, прошедшие с тех пор, как один из них убил мою мать, и чувствовал себя не в своей тарелке.

Странно, однако никто из друзей не подумал об этом, хотя, возможно, ко мне просто применили экстремальную терапию в чистом виде.

После часа полета мы решили заглянуть в один из покинутых городков – Абли в штате Мичиган (правда, никто его уже так не называл: последний житель покинул Абли, если верить дате на газете, торчавшей из ржавого почтового ящика на углу Мейн-стрит, в 1978 году). Стоял прохладный апрельский день, но нагревательные нити в одежде не давали нам замерзнуть, пока мы бродили по безмолвному поселению.

Этот всеми забытый городок в своем замшелом, заросшем грязью, изъеденном непогодами состоянии представлял собой нечто вроде исторического памятника.

Здесь как нельзя остро ощущалось прошлое, которое словно застыло в прозрачном воздухе. Мы помалкивали. Забавно, что еще совсем недавно человечеству приходилось крутиться в колесе, протестуя против могучей энтропии планеты как таковой! Нам было необходимо всегда держаться хотя бы на шаг впереди, чтобы не оказаться поглощенными природой.

Дома почти обрушились, ветер и вода педантично разбирали их на кусочки, а растительность укрывала руины ветками и ползучими лозами. Деревянные конструкции постепенно гнили, кирпич крошился – все планомерно превращалось в чернозем.