Мэдмакс - Дмитрий Манасыпов

Нет худа без добра. Только вот думал, что нечему болеть будет после взрыва, обрушившего коридор. А раз думал и раз болит, то живой. Интересно, надолго? Интересно, а что дальше?

Ответы пришли сами. Притопали, отдавая жутким грохотам в голове, скрежетали чем-то, навалившимся на него сверху. Пыль, поднятая кем-то, оседала гуще, клубилась вокруг, забивала нос, сочащийся кровью. И даже успел испугаться, когда воздуха вдруг стало не хватать. Горло, перекрытое пробкой из сгустков крови, грязи, цементной крошки, хрипело, прогоняя его в легкие. Из обеих ноздрей при выдохе вылетали колкие и затвердевшие ало-серые сгустки.

В спину что-то упиралось, что-то твердое и тяжелое. Еще когда не опасался на жизнь, попытался разобраться. Показалось или нет… хотя нет, точно, нет. Не показалось. Балка перекрытия, стальная и негнущаяся, рухнула, упершись одним концом точно между стеной и полом. Не придавила, прижала его к плитам, защитила, приняв на себя вес рухнувшего перекрытия. И теперь не отпускала. Вон, только левая рука торчит куда-то между куском потолка и несколькими кирпичами. Не пошевелить, не вздрогнуть, ничего.

Ну, и где те самые грохоталы?! Дышать-то все сложнее…

Заскрипело, балка неожиданно пошла вверх и в сторону. Застучали, падая, обломки, куски штукатурки, осколки бетона и арматура. Пыли стало больше, зато получилось вдохнуть. От ведь, неужели он просто-напросто боится замкнутого пространства?!! В жизни бы не подумал.

— Быстрее, — пророкотало сверху, перекатываясь горным обвалом, — нужен ей живым…

В ответ рявкнуло, да даже сильнее. Его могильная насыпь затряслась, заходила ходуном.

— Аккуратнее! — обвал превратился в лавину. — Олухи!

Захрустело медленнее, осторожнее. Балку, с уханьем и руганью, не опускали. Держали, оберегая его, заваленного, от нечаянной возможности покалечиться. Хреново. Друзей здесь он не ждал.

Свет лег на лицо, заставил зажмурить и без того слипшиеся ресницами веки.

— Живой… — довольно пророкотал хозяин баса-лавины. — Вытаскивайте. А ты, человек, теперь пожалеешь, что не умер.

Ну да, это и так ясно. Он уже пожалел. Тут его рванули сильнее и получилось спрятаться от страха. Прямо в густую вязкую тьму беспамятства.

— … там вас встретят. Следите за ним, требуется живым.

Голос… женский. Красивый и страшный одновременно. Голос отдавал медом наслаждения и сталью боли. И почему-то думалось, что он его уже слышал. Где, когда?

Неважно. Все, случившиеся за последние сутки, наваливались непроницаемо-черной глыбой, вбивали мысли внутрь, не давали соображать. Все, что успел заметить, о хорошем не говорило.

Пристегнут к откидной лавке внутри КУНГа. Эт точно, ее ребра ни с чем не спутаешь. А машина явно стояла на консервации, не скрипит, не стучит, даже все ящики родные. Да что ящики… Краска на потолке родная, защитная до той степени, что никогда не забудешь. Сволочи, чего только у них нет.

Перед глазами появилось лицо. Рожа. Морда. Харя. Как хочешь назови, не ошибешься. Белесое, до синевы, местами точь-в-точь пластик, плавящийся пузырями. С медными контактами, вросшими вокруг левого, полностью искусственного глаза. Кто это? Странный вопрос для текущего года от рождества Спасителя.

Солдат Полуночи. Порождение человеческого гения, восставшее против создателей. В случае этого солдата — именно так. Иначе, взялся бы он за лицо прикованного человека именно таким макаром? Издевательски, стальной хваткой, до боли и хруста зубов?

— Пришел в себя, а? — Живой глаз плескался изнутри безумием. — Пожалеешь, что не умер.

Осталось только оскалиться. В курсе он, в курсе. Харя исчезла. Вместо нее появилось вторая. Этот смотрелся лучше. Хотя, чего уж, не был Солдатом. Мутантом — скорее всего. А вот каким… да какая разница. Выглядел самым обычным человеком с открытым и располагающим лицом. Без особых примет, так сказать.

— Мне дали указание подлечить вас, — откуда-то появились очки, тут же оседлавшие переносицу, — я это сделаю. Хотя, конечно, это хуже для вас. Пожалеете, что…

— Знаю, — слова вышли наружу с трудом, раздирая глотку, — но я не умер.

— Очень хорошо. — Очки довольно мотнулись вслед за лицом. — С разумом явно все в норме. Начнем.

— Куда меня везут?

Врач не ответил. Чем-то звенел, шелестел, изредка звякал. Краем глаза стали заметны два больших пузыря с прозрачной жидкостью. Ясно, сейчас внутривенно вольют чего-то для бодрости. Что тела, что духа. Значит, нужен. Кому?

Сверху снова забледнел рожей Солдат.

— Уже жалеешь?

Хотелось плюнуть прямо ему в харю. Только сил не было.

— Курить хочешь? — Солдат покрутил в руках толстую «гавану». — Ан хрен тебе.

Хрен так хрен. Захотелось закрыть глаза. Вместе с чертовыми лекарствами наваливалась свинцовая усталость. Солдат закурил. Дымок настоящей «кубинки» поплыл внутри машины, сладкий, густой, настоящий до жути. И откуда у них такая радость, интересно? Хм, тоже мне, загадка… Оттуда же, откуда и у остальных. Из Портов.

Порты, Архангелогородск и Романов-на-Мурмане сто лет назад, Архангельск и Мурман сейчас, северные ворота страны, ледяная прихожая Империи. Два города, выжившие и восставшие из пепла войн, вставшие на ноги и держащиеся до сих пор. Осколки державы, ставшие чем-то другим. Не пахло там остатками государства.

Пахло дельцами, огромными барышами, рабами в трюмах, апельсинами и табаком с Караибов, ароматными маслами Осама на чистых и гладких шлюхах, терпким темным ромом и соленой икрой, засахаренными лимонами и сталью бронепоездов, сторожащих Порты с суши, порохом и потом тяжелых артиллерийских комплексов, охраняющих оба города с моря.

Ровные улицы, чистые окна и стены домов, форты, вынесенные далеко за городские линии. Фонари, запитываемые электричеством и газовое отопление. Чистая публика, гуляющая по бульварам и яркие витрины магазинов морской торговли. Моряки, моряки, моряки. Всех цветов кожи, всех языков, всех флотских форм. Тех, что смогли выжить и заново открывать для себя океаны.

Если бы люди не выходили в море, что стало бы с ними? А они выходили. Тысячу лет назад, сто лет, сейчас, когда море стало смертельно опасным. Когда у сторожевика и рыбачьего баркаса зачастую равные шансы вернуться. Морские твари разные. И если хитрых среди них много, то тупых, жадных и голодных — куда больше. А ведь чем крупнее добыча, чем лучше пожива. И если рыбачья артель Моржа могла пройти на крохотном сейнере до Каниного Носа и вернуться, то экипаж Убера, идущий на эсминце «Разящий» к Кондопоге, мог остаться на дне. Морская русская рулетка, мать ее, выживет более везучий.

Но люди не сдавались. Не того покроя, не того крутого засола. Их деды выдержали Полночь, отвоевав Архангелогородск у стальной орды взбесившихся боевых автоматизированных систем. Их отцы выстроили города заново, назвали их Портами и наладили связь с остатками Империи, нашли таких же, несгибаемых людей моря и позвали к себе. А им, живущим сейчас и здесь, досталось продолжать воевать за два выхода в другой мир. Относительно удобных и безопасных. Порты стояли гордо, как оба ракетных крейсера первого ранга, «Аскольд» и «Рюрик» на рейде Мурмана. И пусть ржавчина видна даже с прогулочного бульвара… это не страшно. Куда страшнее ржа, проникшая в города с первыми же гостями.