Верный расчет - Джил Уилбер

Он не станет ей никем — она этого не допустит. Она не хочет жить так, как жила мать, продолжавшая любить человека, который клялся любить ее, но начал изменять сразу же, как только остыл пыл первой страсти. Все, что она знает о Ральфе, говорит, что он из той же породы. Риск слишком велик.

Ингрид повернула голову, и рука Ральфа погладила ее пылающую щеку. Этого прикосновения было достаточно, чтобы слова, уже возникшие в ее мозгу, так и не слетели с губ. Ральф долго молчал, а потом слегка улыбнулся.

— Я так и думал. Могу поручиться, что вы приняли правильное решение. Не буду обещать не торопить событий. Наша взаимная тяга слишком сильна. Но зато обещаю другое: я буду обращаться с вами совсем не так, как отец Эрни.

— Почему вы так в этом уверены? — не удержалась Ингрид. Ральф не знает этого, но, поскольку именно он отец Эрни, он не может обращаться с ней по-другому. О Господи, почему она не отказала ему, когда появилась такая возможность? Почему?

Ральф погладил ее по волосам и снова взялся за руль.

— Потому что я знаю себя. То, что вам известно обо мне, Ингрид, лишь видимость. Прислушайтесь к своему сердцу.

Она так и сделала. И чем это кончилось? Молчание — знак согласия. Но связь с ним — худшее, что может быть на свете. Нужно было поступить совсем наоборот. Чем ближе они станут, тем легче ему будет узнать тайну Эрни. И что тогда? Ральф мог смотреть сквозь пальцы на рождение ребенка, но это не значит, что он не захочет сделать Эрни своим наследником. Особенно теперь, после смерти Урсулы. О Господи, что она наделала?!

Но брать свои слова назад поздно. Ральф завел двигатель, выехал на дорогу и стал изучать будущую трассу Тур д'Оберхоф с таким видом, словно никакого поцелуя не было. Она слышала какие-то слова о трибуне на поляне, но была слишком занята своими мыслями, чтобы обращать на них внимание. Ингрид отчаянно надеялась, что произойдет чудо и завтра Ральф не придет к Эрни, чтобы вместе запускать змея.

Ей следовало бы знать, что чудес не бывает. Ингрид мрачно убирала со стола. Эрни взгромоздился коленями на табуретку и смотрел в окно на зеленую лужайку. Внезапно он спрыгнул и побежал к двери.

— Он здесь! Барон Бамберг здесь!

— Эрни, подожди.

Но ребенок уже настежь распахнул входную дверь, не дав Ингрид прийти в себя.

Взгляд Ральфа говорил, что он по достоинству оценил ее синие брюки, рубашку в синюю и белую полоску и синюю ленту, перехватывавшую рыжие кудри. Ингрид говорила себе, что наряжается вовсе не для его удовольствия. Но теперь ее охватили сомнения.

— Герр Барон, сейчас я принесу змея! — радостно воскликнул мальчик.

Ральф опустился на корточки, две темноволосые головы сблизились, и Ингрид затаила дыхание.

— Называй меня Ральф. Ведь мы с тобой уже подружились, верно?

Мальчик нахмурил брови.

— А разве вас зовут не Барон?

— Этой мой титул. Такой же, как князь или княгиня.

Эрни посмотрел на Ингрид.

— А у меня тоже есть титул?

— Конечно, — ответил Ральф.

У нее чуть не остановилось сердце. Если бы обстоятельства сложились по-другому, Эрни мог бы стать следующим бароном фон Бамбергом.

Не успела ошеломленная Ингрид придумать ответ, как Ральф сказал:

— Твой титул — мастер[1]Шлезингер.

Мальчик хихикнул.

— Смешно. Мама называет меня Эрни. А если сердится, то Эрнст.

Ральф поднял глаза, и Ингрид тут же вспомнила о магии его поцелуя. Впрочем, она его и не забывала. Интересно, как выглядит женщина, которая спала всего четыре часа? Ральф выглядел прекрасно. Едва ли он всю эту ночь думал о ней так же, как она о нем.

Ингрид пыталась убедить себя, что в нем нет ничего особенного. И перед рассветом это ей почти удалось. Однако, столкнувшись с действительностью, она поняла, что потерпела неудачу. Логика подсказывала, что Ральф ее враг, но стоило ей его увидеть, как пробудилось подсознание, умевшее лишь одно — желать. Темные джинсы, туго обтянувшие бедра Ральфа, когда он присел на корточки, волосы, которые ерошил легкий ветерок, расстегнутый воротник белой рубашки, слегка завернувшийся и вызывавший мучительное желание его поправить, — все пробуждало чувства, которые она была обязана подавить, чтобы быть той матерью, в которой нуждается Эрни.

Ральф снова посмотрел на мальчика.

— А какое имя тебе нравится больше?

Ребенок пожал плечами.

— У меня тоже два имени, — сказал Ральф. — Мое полное имя — Рандольф, но я люблю, когда меня называют Ральф.

— Почему? — спросил Эрни.

Ингрид взъерошила сыну волосы.

— Не задавай слишком много вопросов. Ступай за своим несчастным змеем.

— Он в моей комнате. — Мальчик взял Ральфа за руку. — Хотите посмотреть мою комнату?

— Я думаю, Ральфу… — Заканчивать фразу не имело смысла: Эрни уже тащил Ральфа по лестнице.

Ральф оглянулся, бросил на Ингрид огорченный взгляд и позволил отвести себя наверх.

Ингрид знала, что должна пойти за ними, но замешкалась. Как Ральфу удалось за столь короткое время найти подход к ней и Эрни? Она знала его всего несколько дней, но казалось, что времени прошло намного больше.

Характеристика, данная ему покойной сестрой, тут ни при чем. Ингрид казалось, что она знает Ральфа всю жизнь. Это чувство было странным, необъяснимым, но чрезвычайно сильным.

Внезапно она вспомнила, что в комнате Эрни стоит фотография ее самой и Урсулы, ахнула и побежала наверх.

Ральф сидел на полу и помогал мальчику ставить игрушечных лошадок на трассу в виде восьмерки, подаренную ему на прошлое Рождество. Яблоко от яблони недалеко падает, подумала Ингрид, быстро закрыв фотографию плюшевым медведем. У нее тряслись руки. Вот дура, чуть не попалась! Нет, нужно положить этому конец. Если Ральф будет рядом изо дня в день, она не найдет себе места от страха. Рано или поздно он догадается, что Эрни его сын.

Значит, он не должен быть рядом. Все, говорить больше не о чем. Это грозит ее душевному спокойствию. Впрочем, как ни стыдно признаться, ее физическому спокойствию это грозит еще сильнее. Ральф пробуждает в ней нестерпимое желание, а она не хочет его желать.

— Этого достаточно. Ну что, начинаем скачки? На старт, внимание, марш! — скомандовал Ральф.

Эрни нажал кнопки на пульте управления, и одна из лошадок рванулась со старта. Она заметила, что Ральф запустил вторую фигурку, только тогда, когда лошадь Эрни добралась до середины ипподрома. Уважение, которое проявлял Ральф к чувствам ребенка, заставило Ингрид смягчиться. Он бурно радовался, когда лошадка Эрни первой пересекла финишную черту.