Бремя прошлого - Элизабет Адлер

– Никогда не знала, что вы говорите по-французски, Бриджид.

– О, нахваталась немного с годами, – отвечала та. – Так расскажите же нам побольше о Джоанне, – обратилась она к Шэннон.

– Так вот, я думаю, что мой отец действительно любил ее, и Джоанна отвечала взаимностью. Она была такой скромной все эти годы, а ведь если бы ее интересовали деньги, она могла бы жить в роскоши.

Я много думала в Нантакете о Джоанне и жалела ее. Она не смогла даже прийти на похороны, оставаясь в тени. Ее имя не появилось в газетах. У нее не было никого, с кем бы она могла поговорить об отце. И я написала ей небольшую записку, своего рода весточку от одного раненого сердца другому. – Шэннон пожала плечами. – Я подумала, ради отца я должна это сделать.

– А что ваша злая мачеха?

Шэннон улыбнулась:

– Баффи не злая. Она эгоистка, и этим все объясняется.

– М-м-м, – задумчиво протянула я. – Я припоминаю, что то же самое говорили и о Лилли.

– Как бы то ни было, Баффи на убийство не способна. Ей ничего не стоило добиться развода с возмещением морального ущерба.

Мы рассмеялись, а она заметила:

– Может быть, была еще одна женщина? Кто знает?

– Расскажите нам о партнерах, – попросила я, пока Бриджид разливала чай.

Шэннон на несколько секунд задумалась.

– Я знаю, что Джек Векслер испытывал чувство ревности, потому что был принят великолепный проект отца, а не его. Папа говорил мне, что, как ему казалось, Джек был бы не прочь занять его место. Но не может же человек пойти из-за этого на преступление, не так ли? Брэда Джеффри я знаю с детства. Я не могу представить себе его в роли убийцы. Но, может быть, он втайне завидовал успеху отца? Может быть, он устал быть незаметной фигурой в фирме «Киффи холдингз»? Или, может быть, его обуяла алчность?

– А Джейкей? – с любопытством спросила я.

Она испустила глубокий вздох.

– Кто знает, что таится в этом человеке? Но отец знал о честолюбии Джейкея, и оно ему нравилось. И я верила Джейкею, когда он говорил мне, что если бы была хоть какая-то возможность предотвратить трагедию, он обязательно сделал бы это. Кроме того, он оказался хорошим другом. Единственным.

Шэннон закончила свой рассказ и печально посмотрела на нас большими серыми глазами.

Мама всегда говорила, что меня невозможно заставить молчать, но рассказ Шэннон я выслушала, не прерывая его ни единым словом. Действительно, это была странная история, в которой тесно переплелись убийство, деньги и иллюзии. Потом я вспомнила о другом моем госте, в тот момент находившемся в Голвее, и улыбнулась. Может быть, в этой истории все же было больше иллюзий, подумала я. Сострадание к Шэннон, а также простой интерес заставили меня предложить ей остаться.

– Арднаварнха хорошее место для того, кого обуревают волнения, – сказала я ей, – а вам, как я вижу, очень не хватает душевного покоя. Здесь же ничто его не нарушит. Разве что…

Она пристально взглянула на меня, ожидая продолжения, но я лишь улыбнулась. Я хранила свою тайну, свой сюрприз, на будущее.

Я показала Шэннон ее апартаменты над парадным входом, которые обычно занимала мама, и она осталась ими очень довольна, в особенности ванной комнатой с огромной ванной посередине и викторианским душем с медной арматурой. Полотенца были тонкими от ветхости и даже кое-где с дырками, но это не имело значения; они пахли свежим морским ветром и лавандой. Я предупредила Шэннон, что вода может быть коричневатой, как всегда бывает после дождя, но не от грязи, а от торфа, и ушла.

Моя комната, в которой я жила с двенадцати лет, располагалась в юго-восточной части дома. Это была небольшая квадратная комната, в которой стояла украшенная медным орнаментом викторианская кровать с четырьмя столбиками для полога и пружинным матрасом от Хилза, сделанным сорок лет назад и таким же упругим, как в день покупки.

Из окна моей комнаты открывается чудесный вид на холмы и сверкающую поверхность моря; и эту картину я вижу каждое утро. У стены стоят два больших платяных шкафа и еще несколько в смежной комнате для переодевания, буквально набитые сокровищами, накопленными мною за всю долгую жизнь. Ах, как я люблю платья, даже теперь, когда пришла старость.

Вы знаете, моя беда в том – и не думайте, что я не жалела об этом все эти годы, – что у меня никогда не было детей. Бог оказался ко мне несправедливым, ведь я их так хотела. Не поймите меня неправильно, я не чувствую себя одинокой. О нет! Правда, порой меня охватывает тоска, особенно долгими темными зимними вечерами. Именно поэтому я так радовалась в тот вечер, когда Бог послал мне гостя. Видите ли, у меня в доме был еще один гость. Он уехал в Голвей, но к обеду должен был вернуться.

Спустившись вниз, я проверила, как идут дела на кухне. Я нервничала, как начинающая хозяйка перед своим первым званым вечером. Если все пройдет так, как я задумала, будет очень весело.

Сквозь высокие распахнутые настежь окна проникал по-вечернему свежий воздух. Я услышала шум подъезжавшего автомобиля, а потом торопливые шаги по лестнице. Когда часы в холле пробили восемь, в комнату вошла Шэннон, распространяя аромат «Шанели № 5».

Я критически осмотрела девушку, как если бы была ее бабушкой, чуть наклонив голову набок и прищурив глаза. На ней было черное платье джерси, с глубоким V-образным вырезом и длинными узкими рукавами, перехваченное по тонкой талии поясом с кисточками. И никакого макияжа, и никаких драгоценностей, только блеск рыжих волос.

– Что ж, – одобрительно проговорила я, – вид немного простоватый, на мой взгляд, но вы еще достаточно молоды и красивы, чтобы не обращать на это внимания. А я как моя мать: мне нужно подкраситься, чтобы меня заметили.

Я видела, как она рассматривала мое платье, серебряные каблуки, делавшие мои лодыжки на вид совсем хрупкими, губы, накрашенные розовой помадой в тон платью, а бриллианты в ушах. Я покружилась перед ней, как девочка, и, сияя, проговорила:

– Скьяпарелли, тысяча девятьсот тридцать второй год. Неплохо, не правда ли?

– Чудесно, – благоговейно откликнулась она.

В гостиной появилась Бриджид с полным подносом. Она что-то бормотала себе под нос.

– Что, Бриджид? – спросила я.

– Да, на шляпки у вас ушло немало, – презрительно ответила она. – Лучше бы экономили деньги.

Умение экономить деньги никогда не было моим достоинством, и она это знала. Я быстро взглянула на Шэннон.

– Начинайте, дорогая. Займитесь-ка коктейлем! Мои старые руки еще могут управляться с лошадью, но артрит – штука неприятная, мои пальцы слишком плохо гнутся, чтобы справиться с миксером.

Шэннон покорно взялась за шейкер; я видела, что она заметила три стакана на потускневшем серебряном подносе.