Победа Великой армии - Валери Жискар д'Эстен

На развилке Смоленской дороги, где она разделялась на Старую Смоленскую, поворачивающую на юг, и Новую Смоленскую, забиравшую к северу, Бейль сознательно выбрал последнюю, что давало ему возможность пройти мимо места московской битвы. Он не мог увидеть его издалека, пока находился за складкой местности, на которой тогда стояла императорская гвардия.

Через два дня он прибыл в деревню Бородино. Было четыре часа пополудни. Заметив на обочине дороги длинное приземистое строение, от которого открывался вид на всю местность, он соскочил на землю, отдал поводья своей Вольты конюху Бонжану и сел на каменную скамью у фасада. Судя по земле, изрытой следами сапог и лошадиных подков, в этой избе, должно быть, во время битвы размещалась ставка русского командования. Бейль взялся за подзорную трубу, которую носил за спиной. Он раздвинул ее и, уперев локти в колени, чтобы не дрожали руки, принялся жадно разглядывать местность.

Слева, в двух-трех километрах, он узнал небольшой пригорок, с которого император наблюдал за битвой (да, скорее наблюдал, чем Руководил, подумал про себя Бейль). За ним, отделенная теневой попсой, простиралась ложбина, в которой стояла в резерве гвардия. Бейль находился там, где ранее были русские генералы, и, поставив себя на их место, рисовал в воображении передвижения французской армии, готовившейся к атаке.

Перед ним, по-видимому, лежал тот самый участок реки, который пытались форсировать армейские корпуса принца Евгения и маршала Груши.

Чуть дальше, посреди долины, горы взрытой и разбросанной земли, вероятно, указывают, подумал он, на расположение знаменитого русского редута, возведенного по приказу Кутузова.

Бейль сказал полковнику Арриги, чтобы тот продолжил руководить движением колонны и позаботился о ее расквартировании неподалеку от ближайшей деревни, которая, вероятно, лежала в руинах, после чего вскочил в седло и в сопровождении лейтенанта Вильнёва помчался галопом в направлении русского редута.

Внезапно в лицо ему ударил резкий порыв ветра, поднявшего с земли серое облако. Он принес с собой тяжелый, отвратительный, тошнотворный запах. Бейль поднял лошадь на дыбы. Этот запах шел с поля боя — от разлагавшихся трупов, которые в течение больше чем двадцати дней не были ни погребены, ни вынесены с поля боя, от человеческих и лошадиных экскрементов. От смрада перехватывало дыхание. Бейль достал из кармана большой носовой платок и поднес ко рту, стараясь не дышать носом. Он пустил лошадь шагом и поехал дальше, полуприкрыв глаза, чтобы не видеть окружавшую его картину: обезглавленные тела, оканчивавшиеся обрубком, вымазанным красно-белой кашей, лошади с раздутыми животами, лежавшие в нечистотах, засыпанные землей ружейные приклады и невообразимое нагромождение колес, покореженного железа, грудных клеток и животов, развороченных артиллерийскими снарядами.

Бейль по-прежнему погонял свою лошадь, ибо хотел добраться до редута, но внезапно кровь застыла у него в жилах. Перед ним лежал кто-то и смотрел на него. Французский вольтижер с широко открытыми глазами, с кивером на голове и затянутым на подбородке ремешком, наполовину свесился с зарядного ящика. Его лицо, словно мох, покрывала сизая борода. Тело его обрывалось на уровне пояса, но глаза остались целы и устремляли на генерала Бейля пристальный взгляд, словно исполненный упрека, который уже не нуждался в ответе. Тот, кому адресовался упрек, почувствовал, что больше не в состоянии выносить эту сцену. Зловонный воздух просочился сквозь его усы и смешался со слюной. Он резко развернул лошадь и перевел ее на рысь. Животный инстинкт помогал ей не наталкиваться на трупы и обломки, словно ей был известен путь, который вел прочь из этого ада. Она высоко поднимала ноги, чтобы ничего не задеть.

Едва выбравшись на дорогу, Бейль отшвырнул платок на землю. Однако он тотчас вспомнил, что этот платок старательно вышивала для него матушка, сидя на террасе в Англаре. Он спешился, поднял платок, сложил его по линиям, оставленным утюгом, и убрал в карман. Затем вновь сел в седло и, нахлестывая лошадь, помчался галопом. Ему хотелось убежать от ужасного запаха, от хаотичного смешения железного лома и плоти и застывшего взгляда вольтижера, который смотрел ему прямо в глаза. Вот какова война, ужасающая реальность, столь отличная от картин, представлявшихся ему в молодости, с кавалерийскими атаками среди зеленых лугов и одетыми в парадные мундиры пехотинцами, взбирающимися на холмы!

Полковник Арриги поджидал его в нескольких сотнях метров.

— Что, повидал место сражения?

— Да, это ужасно! Надеюсь, мне никогда больше не придется туда возвращаться.

Арриги, с живыми глазами и носом с небольшой горбинкой, как у императора, взглянул на него искоса.

— Конечно ужасно, — сказал он, — но мы на войне, и она еще не закончена!

Они припустили рысью, чтобы нагнать колонну, и поехали плечом к плечу, касаясь друг друга стременами и не произнося ни слова.

* * *

Три дня спустя, после полудня, они прибыли в Вязьму — небольшой городок на полпути между Москвой и Смоленском. Как ни странно, этот городок (скорее, большая деревня, населенная крестьянами) уцелел и при отступлении русской армии, которая не стала его сжигать, и после прохода Великой армии, оставившей повсюду следы своего присутствия: пустые полотняные мешки, оловянные ведра, брошенные повозки со снятыми колесами. Вдоль главной улицы, длинной и кривой, стоял ряд маленьких деревянных домов, выкрашенных в светлые тона, среди которых преобладали синий и зеленый. Все ставни были заперты, однако возникало странное чувство, что жители не покинули город и где-то прячутся.

Драгуны вошли в город первыми, в сопровождении артиллерии, и принялись устраиваться там, где главная улица выходила за пределы города. Пехотным батальонам, по всей видимости, предстояло разместиться в окраинных районах.

Генерал Бейль в сопровождении лейтенанта Вильнёва прибыл на квадратную центральную площадь, окруженную самыми большими городскими зданиями из белого камня в три этажа. Одно из них, с золотыми буквами на фасаде, которых Бейль не мог разобрать, должно быть, имело административное назначение. Похожее сооружение на Другой стороне площади выглядело как жилой дом — вероятно, резиденция городского главы. Ординарец Лоррен, расположившийся лагерем перед этим домом, двери которого были открыты, делал выразительные жесты, прося подойти к нему.

— По словам русского слуги, здесь всего четыре дня назад пребывал император, — высокопарным тоном заявил он спешившемуся генералу Бейлю. — Я подумал, что вы могли бы тут переночевать, да и полковник Арриги, наверное, тоже, потому как дом просторный! Следуйте за мной, я вам его покажу.

Бейль поднялся по лестнице и очутился в передней, довольно опрятной, но без какой-либо мебели. К своему удивлению, он узнал кухарку Мари-Терезу, стоявшую перед дверью в комнатку, которая, должно быть, служила кухонной кладовкой. Она распустила свои заплетенные на русский манер косы, и ее светлые волосы падали на плечи. Длинную серую юбку сменило синее платье с передником из довольно грубого бежевого кружева.