Гибель адмирала Канариса - Богдан Сушинский

С тех пор адмирал остерегался встреч с Брефтом. Слишком уж много житейских несуразностей связано было с этим человеком. Впрочем, на восприятие нынешнего звонка Франка это не сказалось. Он почти обрадовался ему.

— Откуда ж ты появился, Франк-Субмарина?

— Даже кличку мою давнюю вспомнили, адмирал? — самодовольно проворчал Брефт. — Похвальная память.

— Я еще многое способен вспомнить и даже… припомнить, — намекнул Канарис исключительно по своей шпионской привычке.

— Потому что все еще чувствуете себя на плаву и при власти, адмирал?

— А кто меня может «списать на берег»? — оживленно и беззаботно отреагировал Канарис, не уловив всей подноготной этого неожиданного и крайне некорректного вопроса, который разрушал ауру задушевности их встречи.

— Многие… — почти не задумываясь прохрипел Брефт. — Не все могут, не всем дано дотянуться до вас, «всесильного шефа абвера», однако стремятся многие.

— Стоп-стоп, сбавь обороты винта, — только теперь насторожился Вильгельм Канарис. — Что-то я не пойму, о чем это ты, старина?

— О том, что слишком многие поспешили списать вас на этот самый берег, адмирал, — не стал деликатничать Брефт — уже хотя бы потому, что так и не научился этому способу общения. — Торопятся, ясное дело.

— Хорошо, что ты понимаешь это, Франк-Субмарина.

— Представьте себе, понимаю. Потому что время от времени поднимаю перископ и сурово осматриваю акваторию жизни. Но почему торопятся, вместо того чтобы опасаться? Как опасались раньше. Как-никак шеф абвера! Признаюсь, что и сам пытался избегать вас, как королевская шхуна — подводной лодки.

— Что ты несешь, Франк-Субмарина?!

Эта кличка — Франк-Субмарина — пристала к Брефту еще в те времена, когда они вместе служили на крейсере «Дрезден», — за его пронырливость, настойчивое желание перейти на подводный флот и любимую поговорку: «Главное — вовремя поднять перископ и сурово осмотреть акваторию жизни». Да, крейсер «Дрезден»… Трудно сказать, какие воспоминания о службе на этом судне остались у тогдашнего фенриха[18]Франка Брефта, выпускника того же Кильского морского училища, которое на несколько лет раньше окончил он сам, тогда уже обер-лейтенант Канарис, но адмирал вспоминал о ней, как о почти немыслимой военно-авантюрной истории.

— Я и сам почувствовал, что разоткровенничались мы с вами, как два отставных боцмана в портовом трактире после третьей порции рома, сидя с девицами на коленях.

Брефт был неописуемым бабником — может, еще более изощренным и закоренелым, нежели сам Канарис. И вряд ли женился. Собственно, что значит «вряд ли»? Конечно же, не женился. Досье Брефта лежало в сейфе адмирала, и Канарис знал его почти назубок. Однако же не о том он думает сейчас. Слишком странным показался Канарису этот неожиданный звонок, этот прищур прошлого.

— Так вы сможете принять меня, адмирал?

— Что-то случилось, у тебя неприятности? И вообще, откуда ты появился?

— Два часа назад сошел с самолета, приземлившегося неподалеку от Берлина. У меня нет времени напрашиваться к вам на прием… — и Канарис обратил внимание, что голос его стал непозволительно резким.

— Вряд ли я теперь способен помочь тебе в чем-либо. Но если настаиваешь, завтра в двенадцать тридцать…

— Вы не поняли меня, адмирал. Время придется найти сейчас. Иначе нам лучше разойтись прямо на рейде. Я — в каких-нибудь пяти километрах от вашей баржи. Причем не с пустыми трюмами. Есть кое-что важное для вас.

— Но меня уже давно отстранили от руководства абвером и вообще от каких-либо полезных дел.

— Вас понизили, знаю. Тем не менее вы все еще возглавляете экономическую разведку и контрразведку.

— Тебе, оказывается, многое известно…

— Время от времени я очищаю днище от ракушек, поднимаю перископ и осматриваю ближайшую акваторию. Чтобы знать, что там, в зоне всплытия.

— На сей раз ты всплыл не совсем удачно; можно сказать, не вовремя.

— Но то, что мне хочется сообщить, важно не для абвера, а лично для вас, адмирал. И не заставляйте старого краба исповедоваться по телефону, я в принципе не терплю этот вид общения.

— Тогда приезжай. Но не сюда, а в мой загородный дом, записывай адрес: Времени у меня, правда, будет немного, тем не менее… — Даже самому себе адмирал боялся признаться, что появление фрегаттен-капитана было лишь поводом для того, чтобы поскорее убраться из этого осточертевшего кабинета.

— Яволь! Всплываю…

Положив трубку, Канарис тут же вызвал машину и покинул свой кабинет с такой поспешностью, словно спасался от воздушного налета или уходил от врывающихся в вестибюль здания вражеских десантников.

Оказавшись дома, он тут же велел служанке приготовить кофе, бутерброды и проследить, чтобы на столе были сухой вермут, шотландский виски и вишневый ликер. Он хорошо помнил, что подобные коктейли Брефт обожал.

— Ничего вишневого у нас в доме не осталось, — суховато заметила служанка, величественно подтягивая свой двойной подбородок.

— Тогда любой ликер, какой еще найдется.

— Сейчас в доме вообще мало что осталось, сеньор адмирал. Как можно сотворить такую великую войну — и так обеднеть на ней, сеньор адмирал?

— Ты о чем это, Амита?

— Почему все остальные — Геринг, Борман, Шелленберг и прочие — на ней разбогатели, а вы обнищали до того, что смогли купить этот дом, эту вашу виллу Грюневальд, как любит называть ее ваша супруга, только благодаря тому, что удачно продали ее личную, очень дорогую скрипку?

— Только не вспоминай о скрипке! — покачал головой Канарис и поморщился так, словно пытался утолить зубную боль. — Только не о ней. Все, что мне надлежало выслушать по поводу ее продажи, я уже выслушал от Эрики.

— Ваша супруга была слишком снисходительна к вам, — тут же вынесла вердикт Амита.

— Она? Снисходительна?!

— От этого все ваши беды и ваша бедность. Будь вы моим мужем… — начала было она, однако, наткнувшись на иронично-суровый взгляд адмирала, умолкла, демонстративно прикрыв рот рукой.

— К твоему счастью, я этих слов не слышал, — резко обронил он, оставаясь верным своему жесткому правилу: пресекать какие-либо попытки Канарии влезать в дела его семьи и пытаться женить на себе.

— Я всего лишь хотела сказать, что ваша бедность способна шокировать любого. Что такое просто невозможно понять.

— Меня она тоже порой шокирует, — признался адмирал.