Мой Пигафетта - Фелицитас Хоппе

Пятница

После возвращения Жестянщика Нобель и Каносса не показывались. Они даже ели не в матросской кают-компании, а в кубрике, — уносили туда полные тарелки и запирали дверь на ключ. Я решила выследить их, и ночью бегом припустилась на нос, прицепив на плечо фонарик, без которого на самом деле прекрасно могла обойтись, потому что дорогу на нос знала не хуже, чем арестант закоулки своей одиночки.

Пигафетта покинул свое любимое место. И неспроста — нос был залит водой. И все-таки я сидела там каждую ночь, прислушиваясь к шарканью ног где-то в щелях между контейнерами. Эти двое никогда не приходили вместе, пили теперь каждый сам по себе, большими жадными глотками — Каносса в своей каюте, Нобель — на носу, восседая верхом на штевне и гордо выпрямившись, словно обветренная, изъеденная солью носовая фигура, которая не приносит кораблю удачу лишь потому, что кто-то размалевал ее не теми цветами, какими полагается, забыв, вдобавок, написать надлежащие слова.

Но церемониал у Нобеля был все тот же, выпивка тоже была прежняя, как и нетвердый голос Стармеха, как и его фокус, только теперь он нечетко проделывал свой коронный номер, — со страху я зажмуривалась и сжимала в кармане челюсть тунца.

Задремав, Нобель смеялся во сне. Голова его лежала на фальшборте, рот был приоткрыт, ноги в незашнурованных башмаках болтались над палубой. Эти башмаки он носил в любую погоду, днем и ночью, в них же когда-то впервые ступил на борт корабля — это случилось тринадцатого числа да еще в пятницу.

А ведь правило нехитрое, выучить — ничего не стоит. Тринадцатого числа нельзя приступать к службе на корабле, а ночью нельзя безнаказанно болтаться лицом вниз над водой, потому что наше отражение искажается и мы внезапно можем увидеть в волнах такую картинку, от которой дрожь проберет — недобрый косой взгляд, обвисший морщинистый мешок вместо лица, и рот, из которого один за другим постепенно выпадают зубы. Ничего удивительного, все добрые духи давно покинули нас, и наше времяисчисление уже ни на что не пригодно.

Знал бы Нобель, сколько раз я его, вот такого, рисовала! Но если сейчас его разбудить, тронуть за плечо, подойдя сзади, — ведь мне очень не нравится то, как он там висит, — он свалится головой вниз прямо в волны и навек исчезнет в пучине. И никто уже не будет распевать по ночам под моим окном, никто не уберет с моей дороги канаты и шланги, и в конце концов меня бросят к рыбкам, китам и бутылкам, потому что, кроме Нобеля, никто не умеет завинчивать крышки цинковых гробов.

Я собрала осколки и по одному бросила их через плечо за борт. Не глядя, — не хотела увидеть в волнах то, что видел Нобель.

Урок навигации

Ранним утром я стояла рядом с Капитаном на мостике, взяв курс на северо-запад, и пыталась остановить мгновение. Я не сводила глаз с автоматического навигатора, но хоть и крестили меня целых девять недель назад, все-таки не успела поймать мгновение, когда стрелка перепрыгнула через красную линию, разделяющую Северное и Южное полушария.

— Вечно вы опаздываете, — сказал Капитан. Зато Второй помощник воскликнул таким голосом, что для полного триумфа не хватало лишь хлопков шампанского:

— Мы снова в родных водах! Наконец-то!

Меж тем я не увидела ни крыш, ни дымовых труб, ни жен с детками, которые машут ручками. Вокруг ничего, кроме воды. Ах, нет, — я увидела предвкушение радости в глазах Капитана, — еще бы, у него уже была на руках бумага, в которой черным по белому значилось, что приблизительно под сотым градусом восточной долготы он покинет наш корабль и сядет в самолет, а спустя пару часов навсегда обретет твердую почву под ногами, поскольку лоцманское братство торжественно постановило принять его в свои дружные ряды.

Капитан, осознав, что все позади, пребывал в наилучшем расположении духа. Он не ходил, как раньше, по всем палубам, закрепляя то, что плохо держалось. Теперь он каждое утро приглашал меня на мостик и учил читать карты, определять силу волнения, различать все до единого звуки в длинной гамме, которую поет ветер. Рискуя посадить корабль на неизвестные рифы, он отклонился от курса, чтобы показать мне последние острова, где еще правят короли. Он даже приказал подать мне на лоцманский стол офицерский чай, который оказался розовато-красным и чуть теплым. А еще Капитан рассказал про мыс, на котором души умерших возвращаются в море, ибо там, в соленых глубинах, спать им спокойнее, чем на третьей палубе.

Я слушала, от удивления приоткрыв рот, чувствуя себя как последний, самый бестолковый ученик, — к вечеру я забывала то, чему Капитан учил меня утром. Но он был добр и терпелив, каждый раз заново все объяснял, а после урока устраивал мне экзамен, спрашивая о градусах широты и долготы, об узлах, канатах и тросах, о направлении ветра, штиле и переменах погоды, о том, почему корабль все время меняет курс, хотя и плывет вокруг шара. Но когда он спросил, каково расстояние до ближайшего лоцмана, я, прикинув расстояние между нами, ответила:

— Два метра.

О пиратах

Спустя несколько дней Капитан снова стал суровым.

— По правде говоря, здесь опасные места, — сказал он. — Очень оживленные морские пути. Туг водятся заядлые охотники. — И приказал нам вечером хорошенько закрывать двери кают и воздержаться от прогулок по палубам. Капитан прекрасно знал, как я провожу время ночью.

В кают-компании я сразу заметила, что офицеры за соседним столом пригнули головы, обсуждая последние новости — пираты на быстроходных катерах настигают суда со стороны кормы, как правило, ночью, и цепляют за борт бамбуковыми шестами с железными крючьями, забрасывая их точно удочки, а потом быстро-быстро перелезают через бортовое ограждение, — кажется, просто тень мелькнула. К тому же они вовсе не сжимают в зубах ножи, которые при лунном свете могли бы выдать их своим блеском, у пиратов теперь огнестрельное оружие, которое они прячут под картами, лоциями и атласами.

Пираты стреляют офицерам по ногам, берут в заложники вахтенного, вырывают спящих пассажиров из объятий страшных ночных видений, но главное, они отлично знают то, чего до сих пор не знает наш Старший помощник, — какой груз у нас на борту. У них есть все списки и документы, они запросто перебрасывают товары из одного конца света в другой. Им прекрасно знакомы здешние воды, и за считанные ночные часы они успевают загнать корабли в бухты, не обозначенные ни на одной карте, где те и исчезают.

Если пираты настроены миролюбиво, то довольствуются судовой казной, в которой, как правило, полно бумажных денег, — матросы предпочитают звонкую монету. Вахтенный офицер с кляпом во рту положит к их ногам все, чего они пожелают, потом же, набив карманы деньгами и привязав офицера на мостике, они просверлят дырочки в железных стенках контейнеров, и оттуда на палубу брызнет виски и струйки побегут прямо в их разинутые пасти.

Это не шутка и не выдумка, а если кто солжет пиратам, может запросто лишиться языка, потому что нож у кого-нибудь из них тоже есть, карманный нож, но такой д линный, что им запросто можно пригвоздить к мачте двухметрового матроса.