Диана, Купидон и Командор - Бьянка Питцорно

– Отлично, – спокойно произнес старик. – Теперь ты знаешь, что значит курить. Думаю, что перед тем, как зажечь твою первую сигарету, ты вспомнишь о сегодняшнем дне.

Он резко вытер ей глаза салфеткой и сунул в рот ложечку сахара.

– Но теперь и вправду дай мне почитать газету. Иди в кухню вместе со своей обезьяной и скажи Форике, чтобы она приготовила тебе завтрак. Увидимся в обед.

Когда Дзелия рассказала Диане об этой встрече, та не могла поверить своим ушам.

– Когда я ходила к нему в театр, он не заставлял меня курить!

– А меня заставил.

Вопрос о том, как к нему обращаться, остался нерешенным. Ни той, ни другой не хотелось имитировать Сильвану и называть его «дедушка». Но называть его «Командором» было тоже как-то странно. Поэтому они пока решили никак его не называть, обходить этот вопрос любыми путями и никогда не обращаться к нему напрямик.

С Сильваной они тоже увиделись во время обеда. Одним из правил в доме Серра было то, что по воскресеньям Форика раздвигала с одной стороны и так довольно большой стол орехового дерева в столовой, потому что ровно полвторого тетя Лилиана, дядя Туллио, его жена, Офелия и дочь Сильвана поднимались на обед к Командору.

В этот раз обеденный стол пришлось раздвигать с обеих сторон, чтобы хватило места и вновь прибывшим, которых в доме уже окрестили «новые Серра» или «эти, из Лоссаи». Прозвищем «другие Серра» называлась семья дяди Туллио, тогда как тетя Лилиана, выйдя замуж, лишилась права на фамилию, но когда она вернулась в отцовский дом вдовой, то прислуга снова начала называть ее «синьорина Лилиана».

– На меня можешь не накрывать, Форика. У меня все еще страшная мигрень, и я останусь в постели весь день, – сказала мама, после того как Галинуча принесла ей в комнату завтрак.

Вернувшись в кухню, Форика отправила обратно в буфет лишний столовый прибор, раздраженно хлопнув дверцей.

– Хорошенькое начало! – пробурчала она, метнув испепеляющий взгляд на двух девочек, словно это они были виноваты в материнском желании бросить вызов хозяину дома и не только. Да это прямое оскорбление всем родственникам – тоже мне, мигрень!

Мамин трюк прекрасно раскусили и Диана с Дзелией. Но неужели мама не понимает, что таким образом она лишь усложняет жизнь им всем?

К счастью, к обеду Форика подобрела и позволила Дзелии помочь ей стереть пыль с двух старинных фарфоровых овечек, которые стояли в зале на каминной полке, а Диане поставить цветы в центре стола.

– Надеюсь лишь на то, – категорически заявила пожилая служанка, – что вы обе как можно меньше похожи на вашу кузину.

Так, совершенно ничего не спрашивая, сестры получили из первых рук всю информацию (и даже больше), которая им требовалась о Сильване. Для начала стоило сказать, что самая младшая представительница семьи в доме (конечно, до их приезда), не пользовалась симпатией прислуги, ее терпеть не могла даже София, которая была ее няней.

– Эта заносчивая мартышка! – пояснила им Форика. – В день, когда ей исполнилось тринадцать лет, она неожиданно потребовала, чтобы вся прислуга обращалась к ней на «вы», даже София, которая вытирала ей задницу тысячу раз, потому что синьора Офелия слишком брезглива, чтобы марать себе руки. Эта соплячка пожелала, чтобы все мы называли ее «синьориной», хоть сама носила еще короткие носки!

Диана и Дзелия обменялись взглядом: предостережение было ясно как день, на случай, если вдруг и им придет в голову подобная наглость. Диана подумала еще, уж не стала ли Сильвана в день своего тринадцатилетия «настоящей синьориной», что бы ни значило это выражение.

Форика, перемешивая грибы в сковороде, продолжала подбрасывать дров в огонь:

– И сейчас она вообще нос задрала, и лишь потому, что заимела себе в доме женишка!

Иметь в доме жениха, то есть быть официально помолвленной, что одно и то же, значило носить на пальце кольцо и ни в коем случае не выходить одной со своим Пьером Казимиром, а лишь принимать его дома (вот почему «в доме»), в гостиной в присутствии родственников или просто еще каких-то людей. И выходить с ним на прогулки всегда лишь в сопровождении Софии, которая шла за ней как тень, или какой-либо другой доверенной персоны по выбору родителей. И целоваться лишь тайком, в темных коридорах, за гардинами или в подворотне, в страхе, что кто-нибудь подойдет именно в этот момент. Диана не понимала, что в этом вообще хорошего – быть официально помолвленной.

До этого, когда она еще была свободна, Сильвана выходила одна и делала все, что ей вздумается, ни перед кем не отчитываясь. У нее тоже была карточка для кино, но после помолвки Командор предупредил всех контролеров ни в коем случае не пропускать ее в кинозал с «ним», чтобы они не целовались в темноте в последнем ряду. Так что, в этом Форика не сомневалась, эта «пройдоха» заходила в кино первой с какой-нибудь сообщницей подружкой, а Пьер Казимир после, платя за билет.

Сильвана училась в педучилище. Она должна была закончить его еще два года назад, но уже несколько раз проваливала экзамены, потому что ничего не учила и дерзила преподавателям.

– И еще потому, что она глупая, как гусыня, – вполголоса добавляла Мария Антония. Но Сильвана была красивой и элегантной, и ее мать закрывала глаза на все остальное.

Так что можно не удивляться, что после всего этого Диана и Дзелия вдвойне сгорали от желания познакомиться наконец с ней лично.

К обеду родственники поднялись к ним в квартиру. Галинуча еще в полдень изловила своих воспитанниц, увела их в комнату и привела в парадный вид. Локоны Дзелии сверкали, словно из чистого золота, и даже Пеппо был причесан, как положено, и надушен из пробного флакончика лосьона после бритья, который его хозяйка несколько месяцев назад стащила у Манфреди.

Диана чувствовала себя совершено нелепо в платье, вышитом по подолу ромбиком, словно у маленькой девочки, тем более что оно уже давно жало ей подмышками; с кружевным воротничком и двумя розовыми шелковыми бантиками в косах. И в очках. Так что ей не стоило пенять на Сильвану, когда та окинула ее в знак приветствия полусочувственным-полупрезрительным взглядом.

Сама кузина была одета по последней моде – узенькая талия, стянутая лакированным ремнем и как минимум тремя тюлевыми нижними юбками под пышной юбкой фасона солнце. Она была хорошо сложена, с пышной грудью взрослой женщины. Отяжеленные тушью ресницы и ярко-красная помада на губах вызвали яростный взгляд Командора, но не оставалось сомнений, что ей на это глубоко наплевать. Теперь единственным мужчиной, имевшим право осуждать ее внешний вид, являлся Пьер Казимир, а он с ума сходил от ее накрашенных глаз и алых губ, которые жадно целовали его в темноте подъезда каждый раз, когда она спускалась, чтобы проводить его на улицу. У Сильваны были проколоты уши (что мама Дианы находила вульгарным для девушки из приличной семьи), и она носила сережки в форме двух подвесок из коралла. И, конечно же, короткие волосы! Она едва бросила сквозь зубы небрежное «чао» Диане, словно они расстались лишь вчера вечером, и не потратила ни одного слова на восхваление красоты Дзелии. Ее внимательный и холодный взгляд напоминал насторожившуюся кошку, которая готова любыми средствами защищать от соперников собственную территорию.