Кошка души моей - Полина Поплавская

– О да! – Пат обрадовалась живому участию. – Ведь когда я ехала сюда, то ужасно боялась. Про телевидение всегда говорят так много плохого, а здесь… Мне так помогают и…

– И правильно.

– Правильно – что?

– Что боялась.

– Я вас не понимаю.

– Выпей. – Пат машинально глотнула. – Помогают, говоришь? А знаешь ли ты, милая детка, что как только все эти птички выйдут отсюда, то девки скажут, что ты смешна, нелепо одета… – Пат невольно опустила глаза на свой костюм от Габанне, купленный в Лондоне перед самым отъездом. – …и всем обязана, конечно же, только постели с Шерфордом. А мужики будут спорить, кто с тобой переспит первым. Впрочем, все это, конечно, уже состоялось. Дальше – хуже. Интриги редакторов, неожиданные болезни нужных осветителей и пастижеров, капризы операторов, постоянный грязный шепот этого бабья, домогательства… – Тут Бобби коротко хохотнул и похлопал девушку по плечу. – Впрочем, последнего можно не бояться: на ти-ви нет настоящих мужчин – есть только геи, импотенты и творцы. – Он снова ласково поглядел ей в лицо снизу вверх, встал и отошел к другому столику.

Пат совершенно механически, как вежливая девочка, пробормотала ему в спину «спасибо» и уткнулась носом в коктейль. Ей стало невыносимо мерзко. Захотелось одновременно заплакать, стукнуть кулаком по столу и убежать к маме. Увы, ни одно из этих трех желаний не было осуществимо. Но выработанное веками расчетливое английское хладнокровие помогло – она крепко прикусила зубами сигарету, тряхнула недавно постриженными темными волосами и взяла себя в руки. «Со мной этого не будет!» – твердо решила Пат. Ей стало легче, но ощущение прикосновения к липкой грязи, распространившееся по всему телу, не проходило. Как назло, и музыка из магнитофона неслась жиденькая, пошлая. У Пат как у человека с тонким вкусом и отличным профессиональным слухом даже заныл затылок. Но тут кассета закончилась, и на смену пришло нечто, мгновенно омывшее девушку мощной волной радости и веры.

Заклинаю вас заклинанием высшего рубежа,

Заклинаю вас растворением окон в берлогу сна,

Заклинаю вас состоянием целого из частей… —

летел в ночь колдовской голос, и ему вторила причудливо-раскованная мелодия, в которой только опытное ухо могло различить явный блюз. Патриция застыла, боясь пропустить хотя бы звук. Все в мире вдруг стало понятным и прекрасным. Девушка даже осмелилась посмотреть вокруг – и, о чудо! – на всех лицах она прочла те же чувства, что ощущала сама. А голос продолжал выпевать завораживающие слова:

Я илу к тебе, кошка души моей,

Я иду к тебе, сила ступней моих,

Я иду к тебе, воля полей и лесов,

Я иду.

Пат сидела, раздираемая противоположными желаниями: чтобы музыка не кончалась никогда и чтобы она закончилась, дав ей наконец возможность узнать, кто же мог сочинить такое.

И песня закончилась. Девушка рванулась к Стиву:

– Кто это, Стиви, миленький, кто!?

Стив уставился на нее с искренним недоумением.

– Как кто? Что с тобой? Его трудно с кем-либо перепутать.

– Кто? – Пат тянула продюсера за рукав, как когда-то девочкой тянула отца, не желавшего идти с ней в зоосад. На них, кажется, уже начинали смотреть с подозрением.

– Господь с тобою, это Вирц. Мэтью Вирц. Можно сказать, восходящая звезда. Да разве тебя не было перед Рождеством, когда мы его писали в «четверке»?

– Не-е-ет.

– Ну как же, тебя еще в тот день отправили в Уилмингтон, отвезти бумаги этой старой калоше Эрхаммеру. Впрочем, что я несу! Если бы ты хотя бы минуту слышала его тогда, сейчас бы уже ни о чем не спрашивала. Наверное, уехала раньше. Так вот…

– Подожди, Стиви. – Странное предчувствие, словно котенок мягкой лапкой с острыми коготками, полоснуло по сердцу Пат. – Он такой высокий… с волосами, как… как вороново крыло… и глаза… девушка совсем сбилась. – Как у ненормального?

– Ну да. Впрочем, он совершенно нормальный. Балуется, конечно…

Но чем балуется восходящая звезда Мэтью Вирц, Пат уже не услышала. Она выбежала из кафе на широкую балюстраду, идущую по третьему этажу студийного комплекса, прямо в беззвездную январскую ночь. Целое восстановилось из частей.

«Да, Мэт – это всегда ночь, – подумалось Пат, когда, оторвавшись от своих грез, она увидела за окнами уже сплошную черноту. – Ночь и луна. Мы вместе полгода, а я так и не понимаю перемен его настроения и этой неуловимой двойственности, которая во всем. Не понимаю даже сейчас, после всех его писем, после всех ночей любви, когда его плоть во мне».

Ей стало не по себе. Как она будет женой человека, которого не понимает? А вдруг она никогда не сможет понять его? Он упоительный любовник, он даже хороший друг, он блестящий музыкант. Но муж? Но отец?

В таких беспокойных размышлениях прошли еще часа два. До прибытия самолета оставалось меньше часа. Опасаясь, что бушевавшая весь день метель может создать непредвиденные задержки, Пат еще в восемь часов позвонила в аэропорт. Но там сообщили, что все в порядке, полосы расчищены и самолет компании «Люфтганза» рейса Амстердам-Филадельфия ожидается по расписанию. Они уже запрашивали посадку.

Пат верила, что уже совсем скоро для нее наступит совсем другая, не призрачная, а полная реальности жизнь. Возможно, она будет трудной, но – обязательно настоящей. Патриция слишком устала от фантомов.

На прояснившемся небе в пенном кружеве плавала луна, и Пат неудержимо потянуло на улицу. Она надела высокие сапоги, набросила дубленку и вышла на крыльцо. Может быть, она дождется Мэта здесь, издалека увидев подъезжающую машину, и поцелует его твердыми от мороза губами…

Постепенно луна вышла из своих полупрозрачных одежд и повисла над Трентоном, огромная, молочно-белая, полная. Пат зябко передернула плечами, ей в голову внезапно пришла вычитанная в детстве магическая фраза: «Бойтесь полной луны – чары полнолуния на свободе и весь мир лежит под ее светом голым уродливым трупом».

«Господи, что за чушь лезет в голову, – подумала она. – Надо было выйти подышать еще днем, тогда бы…» – но додумать она уже не успела.

Из соседнего дома к ней бежала полураздетая Жаклин.

* * *

В первое мгновение Пат показалось, что девушка чем-то отравилась: рот ее сводила судорога, а под стареньким коротким халатом виднелось голое тело. Видимо, Жаклин вскочила прямо с кровати.

Схватив ее за плечи, Пат поймала себя на ощущении досады – если с маленькой француженкой действительно плохо, то пропала вся цельность встречи с Мэтом, а то и вообще полночи. Она мельком глянула на часы. Было без десяти одиннадцать, Мэт уже минут пятнадцать мог быть здесь…

А Жаклин трясло, как в лихорадке, и в ее глазах, наполненных непроливающимися слезами, застыл ужас и, как показалось Пат, неуместная сейчас жалость.