Тьма египетская - Михаил Попов

— Ты можешь идти, Мериптах, к своему учителю, если только он ещё не лёг спать, — сказал Гист, приветливо улыбаясь.

Посмотреть или не посмотреть, думал Мериптах про незнакомого гиксоса, отступая спиной к двери. Так и не посмотрел.

После его ухода начался пир. Столичные гости, сопровождаемые хозяевами, перешли в соседнюю залу, где всё уже было готово благодаря стараниям Хуфхора. Ничего похожего на общий стол традиция египетской трапезы не предполагала. Пирующие устраивались по двое, по трое на подушках, там, где им показалось удобным. Непрерывно снующие служанки обносили их угощениями и напитками. В эту глухую предновогоднюю пору, когда весь народ мрачно томился в духоте тёмных хижин и глодал сухую корку в тревожном ожидании разлива, подобное пышное празднование многим представлялось чем-то не вполне уместным, оскорблением древних традиций. Бакенсети отлично знал, сколь многие раздражатся против него, но видел в этом очередную свою жертву на алтарь своей любви к Апопу. До него дойдут непременно слухи о том, как великолепно принял он царского посланца, как безоглядно он нарушил египетские установления во славу Авариса. Дикие подданные будут оскорблены? Тем лучше! Пусть привыкают. Надоело притворяться, изображая из себя маленького фараона. Апоп осудит его за неосмотрительность? Может быть, но в глубине своего сердца будет польщён.

Правящая чета воссела на самую высокую гору подушек. Меж супругами поместили большое золотое блюдо, с которого они, согласно старинному правилу, должны были угощаться по очереди. Бакенсети не хотелось есть из-за сегодняшних переживаний, и вообще ему хотелось сидеть не там, где предписывали правила, но с гостями. Ему казалось, что он не договорил с ними, не услышал от них самое важное. Ему хотелось расспросить поподробнее о здоровье своего боготворимого друга. Одного формального сообщения Мегилы, что он здоров и большую часть времени проводит в «Доме размышлений», явно не хватало для удовлетворения душевной жажды князя. Он проклинал правила надуманного египетского этикета и рассеянно бродил пальцами меж кусками мяса и финиками. Аа-мес, напротив, была, судя по всему, в прекрасном расположении духа, много и с удовольствием ела, грациозно вертела головой, держа под прицелом своего интереса весь зал.

Мегила и Гист сидели неподалёку в обществе Тнефахта. Он в соответствии со своим чином должен был развлекать гостей. Их беседу вряд ли можно было назвать оживлённой. Начальник гарнизона молчал, видимо, полностью исчерпав свою роль в прежнем разговоре. Мегила задавал главному советнику короткие деловые вопросы, касающиеся дел в городе, в княжестве. Оказалось, что и отряд Небамона отнюдь не забыт. «Царский друг» очень хотел бы выяснить, в какой степени эта шайка является серьёзной вооружённой силой и насколько она связана с верховным жрецом Птахотепом. О нём известно, что он человек опасливый и даже трусливый, можно ли представить себе, что он начал замышлять какой-то мятеж против Авариса? Визирь выражал по этому поводу сомнения. Что касается столь неожиданного прибытия в Мемфис верховного жреца Аменемхета, тут вообще трудно что-то сказать. Представить себе, что таким образом мог бы осуществляться сговор меж первосвященниками главных городов Верхнего и Нижнего царств, невозможно. Слишком всё здесь на виду. Да и те, кто приставлен наблюдать за Аменемхетом, утверждают, будто бы он, остановившись практически на территории храма Птаха, так ещё ни разу и не виделся с его настоятелем.

— Так для чего же он здесь? — с едва заметным мрачным недовольством в голосе спросил Мегила.

Тнефахт ответил не сразу, кратко оглянулся на князя, как бы сомневаясь, имеет ли он право говорить о затронутом предмете.

— Дело тут в племяннике.

Мегила перестал жевать. Поднял глаза на толстяка:

— В первый же день своего прибытия он завлёк мальчика к себе и, судя по тому, что потом рассказал Мериптах, уговаривал его плыть с ним в Фивы.

«Царский брат» медленно проглотил то, что было во рту.

— Но мальчик заперт теперь во дворце, и днём и ночью за ним следят много пар глаз.

— Зачем он ему?

Толстяк виновато пожал плечами, хотя имел полное право не знать, что творится в голове фиванского жреца.

— А ещё Себек. В одну из ночей, когда Мериптах молился на дамбе, за ним приходил сам Себек.

Увидев, что мрачное серое лицо исказилось в неожиданной, страшноватой улыбке, Тнефахт стал оправдываться, говоря, что это всё со слов мальчика, а он любит выдумывать и иногда делает это с поразительной изобретательностью. Может, никакого крокодила и не было. Мегила прервал этот лепет неожиданным и не совсем понятным вопросом. Он спросил, как чувствует себя Рех.

Тнефахт не расслышал или не сразу понял, поэтому наклонился к «царскому брату» с вопросительным выражением на лице: кто?

— Рех, — повторил тот, и получилось достаточно звучно. Настолько, что услышавшая это имя госпожа Аа-мес слегка поперхнулась. Хотя, возможно, это и не было связано с услышанным. Толстяк объяснил шёпотом, что они знают этого человека под другим именем, а это стараются забыть. Чувствует себя этот человек преотлично, и если... Мегила поднял руку — хватит!

Спустя короткое время Тнефахт отлучился, ибо ничего во дворце не делалось без его распоряжения, и два гиксоса остались наедине. И тут младший, выпив терпкого, сладкого вина, которым всегда славились здешние виноградари, нарушил почтительное молчание:

— Чем дальше, тем я больше убеждаюсь в небывалых качествах этого мальчика Мериптаха.

Мегила отпил вина тоже:

— Глупые египетские сплетни. Крокодилы не разговаривают.

— Даже если он это придумал... Удивительный мальчик.

— Я видел много городов и много мальчиков. Поверь, этот ничем не выделяется. Грязный замухрышка.

— Мне кажется, Бакенсети специально держит его в таком виде.

Мегила недовольно поморщился:

— Зачем?

— Затем, что, если его отмыть, умастить, нарядить, он поразит воображение. И ум такой забавный.

— Такое впечатление, что ты уже сорок лет, как покинул Аварис, тебе любой куст представляется смоковницей. Обычный мальчишка.

Начальник гарнизона почтительно согласился с мнением «царского брата», но заметил всё же, что прямой долг требует, чтобы он сообщил о Мериптахе в столицу. Промедление в этом вопросе, как прекрасно знает его старший друг, может быть расценено очень нехорошо и стоить остатков карьеры.

В ответ на это Мегила ничего не сказал и поднял чашу. Сразу же к нему подбежала тоненькая девушка с кувшином. Когда «царский брат» подносил чашу ко рту, вновь появился Тнефахт. Вид у него был озабоченный. Только что он говорил со своим лазутчиком. Место, где располагается отряд Небамона, установлено точно.

Гист сказал:

— Назови это место мне. Мы окружим их и перетопчем копытами.

Этому походу не суждено было состояться. Сразу по двум причинам. Во-первых, ожил Хапи. Прибытие воды в реке началось в точном соответствии с календарём (что вполне можно было бы счесть чудом), в пятый добавочный день к четвёртому месяцу периода шему, что считалось хорошим предзнаменованием, божественным обещанием всяческих благ народу и стране.