Одна в пустой комнате - Александр Барр

Наклоняется над столом, показывает, чего хочет от жертвы. Как детский врач, широко открывает над ним рот и говорит: «Скажи «А».

– Убери от меня руки! Тварь! Отпусти!

Она говорит ладно и без колебаний сжимает кусачками член жертвы. Она говорит, чтоб не винил ее, говорит, это его личный выбор, говорит, что и сама не хотела бы так.

Рука давит на рукоять, кровь стекает по ноге мужчины, колени трясутся, и он громко кричит «А» и высовывает язык.

– Ну вот. Молодец. – Рита улыбается. – Так бы сразу.

Не спеша она оттягивает пальцами кончик языка и подносит щипцы так, чтобы жертва могла хорошенько их рассмотреть.

– Не бойся. Я чуть-чуть. Совсем немножечко.

Она уносит часть языка и складывает в пакет. Мужчина корчится от боли. Сплевывает кровью и мычит.

– Вот видишь? Мне совсем не нужен весь твой грязный язычок. Частички достаточно, чтобы ты перестал молоть чушь.

Мужчина плачет. Слюни стекают по подбородку. Ногти впиваются в неровную деревянную столешницу.

– Вот смотри. – Она продолжает как ни в чем не бывало. – Нам внушают абсолютно все. Абсолютно. Но вот что интересно. А как же инстинкты? Инстинкты-то врожденные. А что, если они тоже не что иное, как навязанная ложь?

Рита возвращается к пленнику.

– Не думал на эту тему?

Мужчина не отвечает. Он лишь сипит, хрипит, плачет и уворачивается.

– Не думал… Понятное дело. Ты, наверное, редко думаешь? Наверное, каким-то спортом увлекаешься. Так? – Рита вытирает руку от крови об волосы пленника. – Развяжи тебя, эх как бы прытко побежал. А? Усэйн Болт недоделанный.

Она разочарованно вздыхает и отходит в сторону.

– Представь на секунду. Только представь. Что, если твой так называемый инстинкт самосохранения не что иное, как заблуждение? Вот что тогда? Нет. Не надо. Не отвечай.

Она обходит с другой стороны стола, гладит мужчину по ноге, по другой, по животу, по плечу. Мужчина не спускает с Риты глаз.

Она говорит, что уже знает, что тот ей ответит, что уже нет смысла спрашивать и ждать здравого ответа. Говорит, что знает, если сейчас она развяжет ему руки, он не побежит, нет-нет, он набросится и постарается ее убить. И это, она говорит, не что иное, как навязанная модель поведения.

– Ими навязанная модель. Теперь-то ты понимаешь? Для собственной безопасности я не могу тебя развязать.

Мужчина мотает головой. Умоляет отпустить. Он мычит, старается хоть что-то сказать, но выходит лишь бульканье и стоны.

– Нет-нет. Даже не начинай. Я не верю. Я знаю, какой ты хитрый. Все вы хитрые. Но я хитрее.

Она берет ножницы. Прячет их за спиной.

– Не переживай. Самое страшное уже позади. – Она наигранно хлопает ресницами и вытирает подтеки крови с подбородка жертвы. – Скажи, а как тебя зовут? Нет-нет, не отвечай… Не надо. Пускай тебя зовут Слава. А? Вячеслав.

Рита улыбается. Она говорит, да, Слава хорошее имя, говорит, что как раз отлично ему подходит.

Она гладит живот Славы.

– Ты же не против, если буду тебя так называть? Нет, не против?

Мужчина кивает. Мол, называй как хочешь, только развяжи.

Он мычит «угу».

– Ой, как славно, Слава. Я тебя отпущу, Слава, обещаю. Славно поболтаем, и освобожу. Идет?

Раздается короткий металлический скрежет ножниц, крик мужчины заполняет комнату, а Ритин пакет с отходами пополняется кусочком члена жертвы.

– Ну все-все. Перестань. Тишь-тишь. – Она дует в ухо распятому. – Где, как ты думаешь, правда? В исторических документах? Нет. Я так не считаю. Испокон веков человек не знает ничего. Ни о себе, ни об окружающем его мире.

Она берет в руки газовую горелку.

– Ну хватит орать! Слава, хватит. Если не согласен насчет исторических документов, это твое право, я же не настаиваю. У каждого может быть свое мнение. Но не смей на меня орать! Молчать!

Рита достает из кармана зажигалку, проверяет искру. Она говорит и говорит. По своему обыкновению болтает без умолку.

Говорит, что общество делает из нас тех, кто мы есть. Говорит, что патриотизм – очередное надувательство. Говорит, где родился, те привычки и перенимаешь.

Зажигалка щелкает, и огонь вырывается из газовой горелки.

Она говорит, что человек, после промывки мозгов, так себя ведет, так себя ассоциирует, как ему скажут. А скажут ему так, как будет выгодно, и скажут те, кому это выгодно.

– Корней нет, – перебивает Рита сама себя. – Понимаешь, Слава?

Запах паленой кожи заслоняет запах строительного растворителя. Жертва корчится от боли и на его боку обугливается кожа.

Рита говорит, равенство и конкуренция тоже навязаны. Мужчина кричит, а Рита спокойным тоном продолжает рассуждать.

– Русские, родившиеся в США, – американцы до мозга костей…

Кожа прогорает, уже видны белые кости. Крик переходит в визг, в рык, в хрип, в стон.

Рита принюхивается. Старается уловить каждую нотку запаха, словно выбирает новый парфюм в бутике. Она водит носом и продолжает болтать.

– Китаец, – говорит она, – выросший в Мюнхене, не имеет ничего общего с ровесником, воспитанным в Пекине.

– Слава. Ты что, покакал? – Она удивленно разводит руками. – Фу, Слава. Как не стыдно? Большой мальчик уже…

Горелка впивается в другой бок, кожа плавится, и мужчина с новой силой кричит от боли.

Рита говорит, у людей больше нет корней, и высыпает щепотку соли на обожженную рану пленника.

Мужчина продолжает кричать. А Рита продолжает почти шепотом.

– Гражданин мира, скажешь? Модно сегодня себя так называть. А? Не правда ли? – Она садится на край стола, тушит горелку и бросает баллон на пол. Горелка приземляется с липким бряканьем в свежую алую лужу.

Она проводит отверткой от пупка до кадыка, аккуратно, чтобы не задеть обожженные края кожи. Останавливается на яремной впадине. Секунду примеряется и, как гвоздем, прокалывает насквозь шею жертве.

Глаза Славы увеличиваются в размере, он двигает губами, но вместо звуков изо рта вываливаются сгустки крови. Рита фиксирует отвертку и прибивает молотком острие к столу, словно к кресту.

– Я патриот планеты Земля? Я землянин, не имею ни расы, ни нации? Молчишь… Все? Нечего ответить?

Рита берет нож для чистки овощей и подвигает ближе пакет с отходами. Она не замечает стонов жертвы, ее не смущает ни кровь, ни вонь. Она начисто вытирает руки и садится поудобнее.

– Назовем это – всемирное помешательство. Слава, ты не против, что я так? – Она хихикает. – Целый вечер определения раздаю.

Как кухарка, как повар, Рита убирает волосы со лба и приступает чистить кожу, словно картофельную кожуру.