Записки несостоявшегося гения - Виталий Авраамович Бронштейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
удовлетворением:
— Наукой доказано, мой дорогой друг, — говорил он, — что только те семьи по-настоящему крепки, где у хотя бы одного из супругов плохое зрение.
Эти слова я вспомню, когда буду разводиться с первой женой. Жаль, но наш брак, видно, уже ничего не могло спасти, даже ее неважное зрение…
Под настроение Александр Абрамович любил изрекать выспренние сентенции
— Люблю ли я историю? — вопрошал он, и сам же себе отвечал:
— Как можно любить науку полную гадостей? Неблагодарности, обмана, незаслуженного шельмования одних, забвения других, вознесения третьих! Нет, мой
дорогой, порядочные люди должны историю знать, а вот уж любить ее — увольте!
Другое дело — география… Природа, походы, погода — что полезно для здоровья, то не
вредно и для головы!
***
Мне нравилось у них дома: рассуждающий на любые темы Насонов, его
молчаливая жена, дети, которых никогда не было видно, изменчивая Клеопатра, что с
мерным урчанием терлась о мои брюки, не говоря уже о предмете детских грез моей
доченьки… Уж кто — кто, а она до сих пор вспоминает замечательного Рамзеса, с которым
когда-то развлекалась часами, пока ее восторженный папочка с открытым ртом внимал
удивительным речам старого учителя.
31
Пишу это, а сам думаю: куда, куда исчезло то доброе время? Прошло каких-то 40 лет, а
от семьи, где было мне хорошо, остались лишь дети, которые, скорее всего, так же не
помнят меня, как я не узнаю сегодня их, взрослых… И давным-давно нет ни хозяев, ни
добрых животных, что согревали своим присутствием милый уют этого канувшего в
небытие дома. Интересное дело: я забыл имена многих людей, с которыми раньше
общался, а клички этих милейших созданий — Рамзеса и Клеопатры — по-прежнему
помню. Удивительно…
***
Не знаю почему, но к популяризации в рамках своего учебного предмета Насонов
относился отрицательно. Считал Пикуля заклятым антисемитом, напористо рассуждая:
— История, как наука, ни в коем случае не имеет права носить черты
развлекательности. Это не физика и не химия. Она должна быть поучительной, в этом
смысл и суть ее изучения.
Мне кажется, он Пикулю завидовал, упорно отказываясь признавать, что
развлекательность и поучительность в произведениях этого «безграмотного выскочки»
органично сплетались в одно целое, что не удавалось доселе большинству
дипломированных, но убогих на яркие мысли «специалистов», которые до сих пор, спустя
много лет после ухода из жизни талантливого писателя, так и не могут простить ему
редчайшей занимательности в описывании далеких судеб и событий, умелого
использования с этой целью колоритной, сочнейшей литературной речи, продуманно
заряженной великолепными юмористическими репликами.
***
Любимое занятие Насонова на всяческих совещаниях — это высмеивание ораторов.
Правда, иногда это приводило к непредсказуемым последствиям. Свидетелем такого
случая довелось побывать и мне. И даже в какой-то мере участником.
В тот день мы случайно встретились в Доме политпросвета на очередном
областном пропагандистском активе. Сели рядом. Насонов был в прекрасном настроении, острил непрерывно, высмеивая косноязычных выступающих, и делал это довольно
громко, не обращая внимания на то, что на нас стали оборачиваться.
Я пытался его как-то утихомирить, но разве можно справиться с Александром
Абрамовичем, когда он в ударе?..
Догадываюсь, что из президиума его поведение выглядело вызывающим, и могу
понять ведущего актив первого секретаря обкома комсомола, который в конце — концов не
выдержал и сделал ему замечание. Вот только форму для этого выбрал не самую
подходящую.
— Гражданин в клетчатой сорочке, — начальственно бросил он, — да, да, вы! Чего вы
все время смеетесь, что вам так весело? Не интересно, что здесь происходит — можете
идти вон, вас никто не удерживает…
В зале стало тихо. Насонова знали здесь многие, как человека, который так с собой
разговаривать не позволяет, и я почувствовал, что сейчас произойдет нечто
исключительное.
Несколько секунд старый учитель сидел, как бы вжавшись в кресло, но затем его
будто подбросило пружиной:
— Вы правы, молодой человек, — негромко, но так, чтобы всем было слышно, сказал
он, — то, что здесь происходит, действительно, интересным не назовешь… Совершенно
неподготовленные люди болтают, что кому придет в голову, и любой нормальный
человек, которого сорвали с работы для участия в этом балагане, может только смеяться, что я и делаю…
Первый секретарь, потрясенный им же спровоцированным скандалом, дрожащим
голосом пытался перебить незапланированного оратора, но Насонов решил высказаться
до конца:
32
— Направляясь сюда, я полагал, что здесь соберутся мои товарищи-единомышленники, но вы назвали меня «гражданином»… В принципе, я не возражаю.
Это высокое понятие, и я всю жизнь стремился ему соответствовать. Спасибо, что вы
меня так оценили, хотя это слово сегодня звучит чаще в местах заключения, чем на воле.
Вам виднее… Но позвольте тогда и мне обратиться к вам так же.
— Итак, гражданин первый секретарь комсомольского обкома, с вами говорит
учитель истории с тридцатипятилетним стажем и коммунист — с двадцатипятилетним. Для
тех, кто сидит в этом зале, это, может быть, что-то значит, для вас, как я понимаю, вряд
ли. Поэтому, чтобы быть правильно понятым, сошлюсь на высказывания великих.
Наполеон говорил, что успех любого дела зависит, в первую очередь, от компетентности
руководства. По его мнению, стадо баранов под предводительством льва — всегда сильнее
любых львов, возглавляемых бараном. Так вот, чтобы не отвлекаться от темы, скажу
прямо: судя по моим наблюдениям, сегодня наш областной комитет комсомола, которым
вы руководите, самый настоящий коллективный баран, абсолютно лишняя структура, на
которую никто не обращает и малейшего внимания…
— Что вы так удивленно глядите, я что-то не то говорю, разве? Хотите, чтоб на душе
полегчало — не стройте иллюзий по поводу своей великой начальственной деятельности!
Поверьте, в зале сидят достаточно грамотные люди, и если у вас одна пара глаз, то за вами
наблюдают сотни. И не только наблюдают, но и трезво оценивают вашу убогую речь, неумные реплики и, вообще, крайне скромные способности вечного троечника, с
которыми не то что людьми руководить — к коровам близко нельзя подпускать, чтобы
молоко у них не пропало…
***
Проницательный читатель может представить себе, что потом говорили об этом в
городе. Кстати, со временем, тот бывший обкомовец стал вторым лицом в нашей
полуторамиллионной области, затем побывал бесславно несколько месяцев на посту
первого. И очутился, наконец, в должности ректора вуза, проделавшего за несколько лет
славный путь — от ПТУ до академии. Интересно, запомнилось ли ему выступление
старого историка, сделал ли для себя какие-нибудь выводы?
***
Из наших разговоров с Насоновым следовало, что он хорошо