Норвежская спираль - Ежи Довнар

Во время этих его патриотических размышлений появился немецкий наряд, возвращавшийся обратно к своему исходному пункту, и было видно, как заиграли желваки на лицах товарищей профессора по оружию. Да, его товарищами они в данном случае, естественно, являлись, хотя оружия у них ни у кого не было, кроме трёх пистолетов «Коровин ТК» довоенного советского образца, выданных им ещё в Мурманске перед заброской сюда, в тыл к немцам. Здесь иметь его не представляло никакого смысла, так как обнаружение себя ввиду открытой местности означало собственную гибель и конец любой операции. А вот первые десанты оснащались автоматами ППД, гранатами и запасом патронов. Но когда наличие вооружения стало усложнять пребывание их в тылу врага и привело к захвату противником первых диверсионных групп, от этого пришлось решением Мурманского военного командования отказаться. Пришлось отказаться также и от воздушного десантирования диверсантов после гибели одного из них, Ивара Эриксона, который не сумел раскрыть парашют в результате сердечного приступа, после чего норвежцы категорически отказались от воздушного способа заброски. Здесь, на этом практически безлесном участке норвежской территории, вообще было бессмысленно любое сопротивление, любая легализация и только поведение «тише воды, ниже травы», скудные побеги которой виднелись кое-где среди гравия, могло быть приемлемым. Два раза в неделю к ним приходил связной, переодетый в немецкую форму, чтобы получить данные наблюдений и переправить их в Киборг. Другой связной раз в неделю приносил продукты питания и инструкции, доставляемые из Мурманска на катере или подлодке и получаемые им в условленном месте. И всё двигалось вроде бы своим чередом.

Но однажды, после очередной доставки продуктов связной был, по всей видимости, схвачен немецким патрулём и после короткого допроса либо отправлен в отделение гестапо, либо на месте расстрелян. Уже через полчаса диверсанты услышали лай собак и, даже не успев принять какое-либо решение, оказались окружёнными и взятыми в плен. Когда-нибудь скажут: честь им и слава, этим борцам за независимость Норвегии, этим храбрым викингам, предки которых, не страшась врага, доблестно завоёвывали в древние времена другие территории, а вот они уже не завоёвывали, а смело отстаивали собственную свободу и независимость своей страны в это тяжкое для неё время!

Профессора, почему-то отдельно от Хальвари и его друзей, посадили в кузов грузовой машины и куда-то повезли. Дорога была ухабистая, сколько ехать, не сказали, а спрашивать в подобной ситуации никто никогда не решался. В подобной ситуации надлежало только отвечать. Профессор обратил внимание на то, что его охранники, два молодых солдата, вроде как бы и не солдаты, а, судя по форме, которую и формой-то назвать можно было только с большой натяжкой, чисто условно, ни то моряки, ни то штрафбатовцы, ни то, вообще, полугражданские лица. Причём, не понятно, к армии какой страны и, вообще, к какой национальности они относились. Когда один из них попросил у другого закурить, стало ясно – это поляки. Дело в том, что профессор знал добрый десяток языков, когда-то в молодости изучал их и даже занимался одно время, так называемым, синдромом иностранного акцента. Довольно редко встречаемое заболевание, заключающееся в том, что больной после травмы головного мозга или инсульта начинает разговаривать на родном же языке, но с непонятно откуда появившимся иностранным акцентом. Сопровождается такая травма лёгким повреждением коры головного мозга в районе речевых центров. В связи с этим в Норвегии очень долго обсуждался и приводился пример больной Астрид Л., которая, получив осколочное ранение в голову после бомбардировки в 1941 году, стала разговаривать с сильнейшим немецким акцентом. В результате её приняли за немецкую шпионку и чуть даже не посадили в тюрьму. Другой пример был не более чем десятилетней давности: в девяностые годы, когда в Скандинавии появился поток беженцев из России, в частности, из Чеченской республики, среди них были русские, родившиеся в Чечне и разговаривавшие на русском языке с явным кавказским акцентом. Впрочем, это был уже не синдром, а великолепная подсознательная имитация акцента в расчёте на то, что их примут за чеченцев и дадут статус беженца.

И вот сейчас он слышит польский язык и понять не может, что это за такие поляки вдруг оказались среди немецких солдат и что они собираются делать с ним дальше? Ведь, насколько известно, солдаты Войска Польского участвовали в десантах, направляемых из Великобритании в Норвегию, и вели ожесточённые бои с немцами в районе Нарвика. Но это было два года тому назад, когда после немецкого наступления во Франции все английские корпуса были отозваны на западный фронт, вместе с ними и поляки. А что они делают здесь сейчас? Непонятно.

Дальше события разворачиваются следующим образом. Они спускаются к берегу, останавливаются у причала, спрыгивают на землю, заставляют профессора сделать то же самое и быстро садятся в катер, стоящий здесь же. На катере больше никого, только их трое и, естественно, моторист. Катер отчаливает, и минут через сорок они подплывают к мысу, который невозможно не узнать по маяку, стоящему на возвышении. Да, так и есть, это крайняя западная оконечность полуострова Рыбачьего с посёлком Вайда-губа. Они её огибают и плывут дальше на восток вдоль всего побережья полуострова и, наконец, достигают его противоположной стороны. Становятся видны крыши небольших рыбацких домиков – посёлок Цыпнаволок, так хорошо описанный его матерью. Здесь уже стоит какое-то торговое судно, а чуть поодаль два эсминца и несколько минных тральщиков и противолодочных траулеров. Кому они принадлежат – неясно, хотя профессору совсем не безразлично, какая его ждёт дальнейшая судьба. Но что удивительно: он за неё вроде как бы не переживает, не волнуется и совершенно не боится людей, стоящих рядом с ним, тем более, что их поведение, скорее, миролюбивое, чем агрессивное. Если это немцы или пусть даже поляки, воюющие на их стороне, то для них он пойманный враг, точнее, диверсант, что ещё хуже, и отношение миролюбивым к нему никак быть не должно. Значит, здесь что-то не так. Пока профессор разбирается в этих своих логических переплетениях, ему показывают, что надо как можно скорее перебираться на судно, для чего с него спущен трап. Он покорно выполняет команду и уже через несколько секунд ступает на борт. Катер с поляками так же быстро разворачивается и, вспенивая воду за собой, удаляется в противоположном направлении. Судно без каких-либо промедлений отчаливает от места кратковременной стоянки и берёт курс на северо-запад. Оно пристраивается к пяти таким же торговым судам, а вслед за ними слева и справа пристраиваются эсминцы и тральщики, образуя своеобразный эскорт. Берег постепенно удаляется, заволакивается туманом, и вскоре морская гладь заполняет всё пространство вокруг каравана.

Профессора кто-то берёт за рукав. Этим кем-то оказывается молодой норвежец в форме морского офицера, который с доброжелательной улыбкой произносит:

– Приветствую Вас на борту нашего судна «Ivaran». Вы наверно мучитесь в догадках, куда Вы попали и куда мы плывём? Сейчас я Вам всё объясню. Меня зовут Уле Эйнар, я командир корабля и мы находимся на пути из Архангельска в Исландию. А вот это наше прикрытие – он показал рукой в сторону левого и правого борта – шесть эсминцев, четыре корвета, три минных тральщика и четыре противолодочных траулера. Кроме этого два корабля ПВО «Поломара» и «Позарина» и корабль с катапультой «Эмпайр Тайд». Да, ещё забыл сказать про две субмарины, одна из которых русская К-21. Их не видно на поверхности, поэтому и забыл.