Женское счастье - Наталья Никишина

«Что же это я? Бомжам, что ли, позавидовала? Да нет, просто показалось, что они свободны… Хотя какая у них свобода, они же связаны по рукам и ногам болезнью, пьянством… Зачем я вообще возвращаюсь то и дело в эту страну? Здесь же никого нет. Делами я давно не занимаюсь… Что меня сюда тянет? Преступника тянет на место преступления…» Потом, уже у тети Кати, она вроде бы отвлеклась, рассказывая о маме, о брате. Но старушка как на грех вытащила давние черно-белые фотографии, на которых она, Рената, светящаяся молодостью, голенастая и смешная, смеялась и корчила рожи. А теперешняя Рената, красивая, вылепленная массажистами и стилистами, вдруг замерла, словно прислушиваясь к дальнему звуку. Звук был отвратительным, глухим и хриплым… Депрессия двигалась на нее неотвратимо, словно неуправляемый грузовик. Она наезжала на Ренату всегда именно осенью, и бесполезно было прятаться от нее в переулках Парижа, на набережных Венеции и на берегу Атлантического океана. Когда-нибудь этот грузовик нагонит ее… Но не теперь. Теперь она сделает что-нибудь, глупое, непредсказуемое.

Собственно, уже сделала. Рената вздохнула… Зачем она влезла в чужую жизнь? Опять, в который раз искусившись возможностью дать кому-то свободу… На черта она им? Они все равно продадут ее кому-нибудь, кто заплатит подороже… Она увидела, что Сергей смотрит на нее не отрываясь.

— Ну что ты глядишь на меня? Пусть хоть кому-то повезет больше, чем мне…

— Рената, зачем ты мучаешь себя и других? Все давно прошло и быльем поросло. Ты красива, свободна…

— Да, я совершенно свободна. Но цена была столь велика, что покупка потеряла всякий смысл.

— Ну не надо так… Люди платят действительно высокую цену. Порой отдают жизнь за то, что ты получила играючи.

— Играючи… Ты прав, я и была игрушкой немолодого, усталого, ревнивого, жесткого человека. Зачем ты отдал меня ему?

— Но, Рената, мы же вместе тогда решили!

— Да, решили, просчитали. Мы были молодые и наглые, мы думали перехитрить всех. Только вот время не перехитришь. Знаешь, Сереженька, оказывается, оно идет одинаково для всех — и для богатых, и для бедных…

— Время действительно идет. И мы могли бы не тратить его на выяснение отношений. Мы еще не стары. Если бы ты захотела забыть…

— Что забыть? Как мы продали нашу любовь? Сдали меня в аренду? Ты считаешь, это возможно? А если я не могу забыть эти десять лет, когда я должна была быть послушной девочкой, целовать его нелюбимое тело, терпеть его ползающие по мне руки…

— Ты несправедлива. Ты могла отказаться. Но ведь ты тоже мечтала быть богатой и независимой!

— Я была дурой! Но ты ведь мужчина! Почему ты не сдох от ревности, от тоски? Почему ты не сказал: «Нет, она моя!»?…

Господи! Почему? Да потому что они были нищими. А им хотелось красивых тряпок, ветчины и шашлыков, клубники — зимой, моря — летом… Они даже не знали тогда о горных курортах, о Ницце, о виллах на берегу океана… Но понимали, что жизнь может быть другой. Без этих унизительных очередей, без трех рублей до зарплаты, как у их родителей. И они тогда и впрямь решили, что умнее всех. Может, так оно и было. Они были классными специалистами в профессии, которая тогда не котировалась… Но они поняли, куда все катится. И выбрали свою темную лошадку. Среднего хозяйственника с большими возможностями. И этот дядечка, лысоватый и веселый, прибрал к рукам сначала их город, потом область, и уже поговаривали о нем в приватных разговорах как о негласном хозяине крупнейшей отрасли… Они сделали ему первые выборы, хорошо сделали… И можно было бы просто продолжать работать за очень приличные деньги… Но поздней страстью стареющего сильного мужика он потянулся к Ренате. И они, подсчитав все «за» и «против», проголосовали «за»… И мужичок не подвел. Сдержал слово. Вывел в большие люди. Держал при своем серьезном деле. И, умирая в швейцарской клинике, именно ему, Сергею, сообщил номера счетов с деньгами для него и Ренаты. Он велел взять с конкурентов хорошие отступные и уйти в тень. И, хотя Рената рвалась продолжать драться за отрасль, Сергей сделал так, как сказал их шеф, патрон, благодетель. Барин покойный. Хороший хозяин своей дворни… Теперь они богаты. И свободны.

— Рената, он же умер пять лет назад… Можно уже простить и ему, и мне…

— А я ему простила. А тебе — никогда. Никогда.

Замурлыкал крохотный телефон в Ренатиной сумочке, лежащей на подоконнике. «Боже! Кто в такое время? У мамы что-то случилось?» Рената приложила телефон к уху:

— Да. Что? Это ты, Даша? Что ты плачешь? Глупости. Нет, можешь оставить себе. Несомненно, любит. Сейчас поздно. Позвони мне завтра. Завтра расскажешь.

Она щелкнула кнопкой и повернулась к Сергею:

— Вот глупая девчонка, нашла у себя мою помаду и испугалась, хочет вернуть.

— Зачем ты дала ей этот номер? Благодетельствовать собираешься?

— Да, может быть, работу ей подыщу…

Они соприкоснулись взглядами и тут же отвели глаза… Сергей думал про Дашу: «Глупо получилось. Девочка слишком чувствительна. А производит впечатление сильной. Те две, предыдущие, были погрубее, без сантиментов… А эта собирается все рассказать Ренате. Дурочка. Впрочем, когда-то Рената должна была узнать. Жаль. Ей доставляло такое удовольствие щелкать меня по носу. И, отправив этих девок, как ей казалось, на свободу, она веселела на какое-то время, была со мной мягче… Иногда мне даже верилось, что все можно вернуть… Любимая моя! Жестокая, сентиментальная, ненавистная, единственная… Если можно было бы встать на колени, обнять твои ноги и прижаться щекой к теплой коже под платьем… Провести ладонью, крепко и нежно, вдоль тела… Поговорить, как вечность назад…» Возле окна, открытого в ночь, стояли мужчина и женщина. Они молчали. И только часы на разные голоса отбивали полночь.

Счастье настигло ее внезапно, подобно добродетельному прохожему, что вручает опечаленному владельцу потерянный кошелек. Впрочем, Инесса была не из рассеянных интеллигенток, теряющих кошельки. Она даже зонтик ни разу не забывала на прилавке магазина. На свою тезку, пламенную революционерку, Инесса вовсе не была похожа. Полное безразличие к политике, любовь к покою, неукоснительное подчинение начальству ограждали ее мирок от любых революций невидимой, но прочной стеной. Единственное, что роднило ее с подругой Ильича, — это очаровательная внешность и твердые принципы.

Принципы у Инессы были простые: люби маму и папу, не заводи романы с женатиками, мой руки как можно чаще и давай в долг друзьям. Ее размеренную карьеру на поприще культуры удалось оборвать лишь перестройке. И тут-то перед лицом матери Истории выяснилось, что зарплата работников библиотек понятие условное, а у Инессы, оказывается, на черный день нет даже мужа.

После безуспешных поисков через подружек, брачные конторы и даже (позор! позор!) новоявленных свах она смирилась со своей участью и похоронила себя перед экраном телевизора. Казалось, что ей, тридцатипятилетней библиотекарше с высшим образованием, крохотной гостинкой и пожилыми родителями в пригородном доме, оставалось лишь уютно скучать в ожидании старости. Но судьба послала ей завидный шанс в лице мастера телефонного дела.