Охота - Эндрю Фукуда

— Ага, — отвечаю я, — хреново, приходится идти туда под открытым небом. Вы, ребята, наверное целый день тут развлекаетесь, пока я сижу там и скучаю в одиночестве.

— Меня бы комендантский час на рассвете просто бесил бы, — говорит Мясо с набитым ртом. — Вот так взять, бросить все и всех и уйти. И сидеть там весь День в одиночестве посреди пустыни и солнечного света.

— Тебе достались все эти книги, — произносит Пепельный Июнь, сидящая по другую руку от меня. — На что ты жалуешься? Можешь там изучить какие-то охотничьи техники и опередить нас.

Я замечаю, что тощий пожилой человек, с которым мы говорили в библиотеке, незаметно почесывает запястье. Затем заталкивает в рот кусок печени гиены. Его я прозвал Тощим.

— Я слышала, — вступает в разговор еще одна охотница, — что эта библиотека принадлежала какому-то ученому, который строил дикие теории насчет геперов. — Женщина, лет тридцати пяти — опасный возраст, когда физическая крепость сочетается с опытом и умом, — сидит напротив меня. Она говорит, не поднимая глаз от тарелки. У нее черные как смоль волосы, зачесанные назад, чтобы подчеркнуть бледный заостренный подбородок. Чувственные полные губы, алые от крови, как свежая рана. Когда она говорит, рот у нее раскрывается так, будто она не считает необходимым использовать для этого обе половины лица. Ленивый оскал. Я называю ее Алые Губы.

— Откуда вы это слышали? — спрашиваю я.

Алые Губы поднимает взгляд от кровавой тарелки и пристально смотрит на меня.

— О чем, о библиотеке? Я расспрашивала о вас, — отвечает она, по ее голосу ничего невозможно понять. — И о том, почему вас поместили там. Мой сопровождающий много знает. Он довольно болтлив, если задать ему правильный вопрос. Сказал, чтобы мы вас не слишком жалели — вам достался роскошный вид.

— Тот же, что и у вас. Только на отшибе.

— Но ты-то ближе! — восклицает Мясо, и кровь брызжет у него изо рта. Кусок полупережеванной кроличьей плоти вылетает и приземляется рядом с тарелкой женщины. Прежде чем Мясо успевает шевельнуться, она хватает кусочек и сует его в рот. Он бросает на нее злобный взгляд и вновь поворачивается ко мне. — Но ты ближе к Куполу. К геперам.

В этот момент все головы поворачиваются в мою сторону.

Я быстро откусываю большой кусок мяса, медленно пережевываю его, пытаясь выиграть время, и принимаюсь быстро чесать запястье.

— Да, меня от них отделяет всего-то миля освещенной солнцем пустыни. А ночью бронированный стеклянный купол. Все равно что оказаться на другой планете.

— Это место проклято, — говорит Алые Губы. — В смысле, библиотека. Со временем оно сводит с ума. Дело в расстоянии. Быть так завораживающе близко к ним. Так близко, что чуешь их запах. И не иметь ни малейшей возможности до них добраться. Каждый, кто там жил, рано или поздно поддавался. Обычно рано.

— Я слышал, это и произошло с Ученым, — замечает Мясо, — несколько месяцев назад он не смог противостоять желанию. Вышел на закате и пошел прямо к Куполу. И стоял там, прижавшись лицом к стеклу, как ребенок у витрины магазина игрушек. Он попросту забыл о времени и… привет, солнышко! — Он пожимает плечами. — Так по крайней мере думают. Никто не видел, как это произошло. Они нашли его одежду на полпути между библиотекой и Куполом.

— Судя по тому, что я слышала, невелика потеря, — фыркает Алые Губы. — Он был абсолютно бесполезен. Они заглянули в материалы его исследований после того, как он исчез. Все тетради и дневники были заполнены абсолютной чушью.

Приносят десерт — мороженое. Это одно из немногих блюд, которые не заставляют меня делать вид, что мне хочется есть. Я жадно глотаю его, останавливаясь, только когда мой лоб пронзает острая боль. Остальные охотники продолжают набивать рот, включая двоих слева от меня.

Им чуть больше двадцати, они студенты колледжа. Он учится на факультете физкультуры, она еще не выбрала специальность. У обоих, мягко говоря, неплохая физическая подготовка. У него под одеждой ходят ходуном мускулы, хоть он и не выставляет их напоказ. Она, напротив, носит довольно смелые наряды, демонстрирующие всем мышцы ее пресса. Кроме того, они хороши собой: у обоих мраморно-белая сияющая кожа, прямые носы и выдающиеся скулы. И Физкультурник, и Пресс ходят легкой походкой, свидетельствующей о силе и ловкости. Но оба совершенно безмозглы.

Это очевидно: они фавориты Охоты. Один из них станет победителем, а второй получит оставшихся геперов. Неудивительно, что Тощий не слишком рад.

Платьице появляется словно из ниоткуда, и ее пронзительный голос эхом отдается в зале, как звон разбитой тарелки.

— Ну что, вы довольны обедом? — спрашивает она. По всей видимости, сама она довольна: с ее подбородка все еще стекает кровь.

— Пора продолжить нашу экскурсию. На самом деле мы шли так быстро, что успели почти все запланированное на ночь. Нет, нет, правда, вам следует слегка притормозить. На такой безумной скорости вы ничего не запомните.

Тощий кидает на меня взгляд, как будто хочет сказать: «Ну что? Разве я тебе не говорил? Это все только для того, чтобы бессмысленно потянуть время».

— Итак, — продолжает Платьице, — единственное, что осталось в расписании, это визит к Куполу. Тут вам действительно повезло. Нет, конечно, мы вряд ли увидим хоть одного гепера, они спят по ночам, но их запах там очень силен. Всю жизнь бы там стояла, правда.

Вокруг стола раздаются щелчки шейных позвонков.

— Ну так что? Пойдем?

Мы все поднимаемся, дожидаемся своих сопровождающих и отправляемся в путь.

По быстрым шагам, по тому, как на лестнице мы перескакиваем через ступеньки, по силе, с которой распахиваются двери здания, по возбужденному выражению даже на лице Тощего, по легким подергиваниям голов я понимаю, что всех сводит с ума голод.

Как будто по какому-то соглашению, все молчат. Единственный звук — наши шаги, сначала по мраморным полам, а потом — чуть тише — по вымощенной кирпичом дорожке. Даже когда мы проходим мимо библиотеки, никто не произносит ни слова. Только Тощий с интересом заглядывает внутрь, а потом переводит взгляд на меня, как будто интересуясь, почему она досталась именно мне. Когда кирпичная дорожка заканчивается и мы ступаем на каменистую землю Пустошей, кажется, что никто не смеет даже дышать, настолько все лишились дара речи.

— К этому нельзя привыкнуть, — наконец произносит один из сопровождающих. Мы ускоряем шаг.

Я беспокоюсь, что возбуждение заставит всех перейти на бег. На самом деле сейчас им легко будет сорваться с места. Если это произойдет, я выдам себя. Я не умею бегать, по крайней мере не так, как все остальные. Мне с ними не сравниться ни в скорости, ни в выносливости. Я все еще помню, как в первом классе мои одноклассники проносились мимо меня, а я медленно ковылял, как будто в бассейне с ртутью. «Всегда падай, — говорил отец, — всегда делай вид, что споткнулся и растянул лодыжку. Тогда сможешь отсидеться».