Сказки библиотечного сквознячка - Надежда Белякова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тот день выдался жарким, знойным. И старушка распахнула все окна, поставив собранную корзину на подоконник.
Летняя духота сморила её. И фея прилегла среди бела дня, и сама не заметила старушка, как тотчас заснула.
Заснула крепко. Так крепко, что не углядела, что ворона, живущая в гнезде, свитом в ветвях старой высокой березы, растущей рядом с её домом, почти у самого порога, польстилась на яркие девичьи бусы. И украла ворона бусы, спрятав в своем вороньем гнезде.
Но к полудню проснулась старушка и отправилась усердно молиться. Горячо и страстно, до следующего утра. И услышаны были её слезы и моления.
Весёлый и здоровый мальчуган играл во дворе дома, когда увидел мать, которая как раз возвратилась от старушки-ведуньи. А ведь, когда она к фее-старушке уходила, в беспамятстве сынок лежал.
А вдовушка вскоре распрощалась с одиночеством. И её веселая свадьба загудела на всю округу.
И плотник нарадоваться не мог на помощь феи-отшельницы. Только через порог переступил, возвратившись домой, а в доме гости знатные сидят. Чаи распивают, его дожидаются, к радости всего его семейства. Богатые заказчики с предложением работы с щедрым платежом. Всё, о чем просил отшельницу!
И только девушка, которая бус своих нарядных не пожалела ради исполнения своей мечты, сидела одна-одинешенька, слезы печали роняла. Потому что сколько времени прошло после её возвращения от отшельницы, а вместо ожидаемого счастья узнала она, что посватали сыну мельника богатую невесту.
И уж день свадьбы его строгий отец назначил.
Эх! Без памятки не вспомнила фея-старушка о девушке и не помолилась о ней, сироте-бесприданнице. И зряшными оказались все её девичьи надежды.
Вот в такой грусти-печали ушла она в лес по ягоды, чтобы в доме слёз не лить, развеяться немного.
Уж сизые сумерки приглушили разноцветье отпылавшего заката. А она не торопится домой. Всё собирает сочную малину, пробираясь меж зарослей, погруженная на самое дно своих печалей.
Страшный рёв заставил её выйти из глубокой задумчивости. И она увидела медведя, вставшего на задние лапы и уж занесшего над нею свою когтистую лапу и бурой горой движущегося на неё. Больше она ничего не увидела, упав без чувств в росистую траву.
И слава богу, что упала. Она не услышала, как просвистела мимо стрела. Но, к счастью, её не задела. Так что по одну сторону медведь убитый, а по другую сторону зарослей малины – девушка без чувств лежит.
А очнулась она оттого, что трясет её за плечо парень незнакомый, умоляя её очнуться. Сам перепуганный: а уж не погубил ли он ненароком душу христианскую по охотничьей случайности? Ведь стрелы-то он две пустил в медведя, не приметив в сгущающихся сумерках девушку в зарослях кустов малины. Так что не упади она – могла погибнуть! Стрела могла в неё попасть.
– Кто такая? И откуда? – расспросил, конечно, девушку. Так и познакомились. А тут вдруг такой ливень пустился, что от него ни под деревом, ну нигде не спрячешься. И попросился парень у неё в сторожке отогреться.
Уже сидя в сторожке девушка расспрашивала его, потчуя приготовленными ею утками, которых он успел подстрелить до их встречи:
– По богатой твоей одежде, хоть и изрядно поношенной, но искусно шелками расшитой узорами причудливыми… По стоптанным сапожкам, но сафьяновым… По обращению учтивому, судя по всему, ты из родовитой семьи! Так что же тебя загнало в лесную чащобу? И что тебя заставило среди зверья дикого подальше от людей бродить?
– Всё ты правильно подметила. Да только какого я рода и чей сын, теперь лучше навсегда забыть! – ответил он ей, но, подумав немного, вздохнул и рассказал ей о своей беде.
О том, что пуще всех радостей любил он охоту. Днями, а то и неделями пропадал он в лесу. Эта склонность к привольной жизни очень огорчала его батюшку, графа родовитого.
Печалило графа то, что такому шатуну лесному, когда пора придет, дела свои передавать надо будет. А ведь этот заядлый охотник – его старший сын, наследник. И потому должен быть опорой его в старости и восприемником.
И решил граф оженить его, чтобы остепенился, в разум вошёл!
И, не советуясь с сыном, сосватал ему невесту, с богатым приданным, рода самого знатного. Сына даже в известность ставить не стал, считая, что его мнение в таком важном деле значения не имеет, а воле отца перечить не решится. И всё это было решено, нисколько не печалясь, что уж больно нехороша собою была невеста. Да и нрава скверного, грубого, дикого. Но и на это у старого графа свой взгляд был; что де, мол, неприглядность невесты этому делу только в помощь. Потому как сын его – всё одно среди медведей, кабанов и разного дикого зверья шататься привык.
Так что пока сын в лесах охотился, а выбранная ему в жены графом-отцом невеста уж направлялась к графскому двору его батюшки, сопровождаемая каретами и повозками с приданым и слугами. Покачиваясь в своей повозке, девица почти всю дорогу дремала. Намалеванный румянец пылал на её толстых щеках. Она, уж разодетая для будущей встречи, спала, закрыв очи под щедро насурьмленными бровями, разморенная долгой дорогой и жарким днем. А за нею кареты и повозки с её фамильными вензелями рекой тянулись и тянулись. На её груди под мощное её же похрапывание позвякивали ожерелья, когда её карета как раз проезжала мимо придорожного трактира, куда и молодой охотник, сын графа, заглянул отдохнуть после охоты.
Доносившиеся из придорожного трактира вкусные запахи раздразнили и щекотали её широкие ноздри. И невеста проснулась.
А пахло и впрямь очень вкусно. Так что ей захотелось отведать той жареной дичи, что готовилась в трактире. Поэтому она высунулась на ходу из оконца возка и зычным голосом повелела всем разом остановиться и ждать, когда она вернется из этого трактира. После чего, подобрав все свои и парчовые, и шёлковые, и расшитые, и кружевные юбки, выпрыгнула из кареты на землю. И отправилась туда, откуда выплывал манящий запах жареной дичи. И это несмотря на то, что знала, что её уж ждут в замке графа. Войдя внутрь, жадно вдыхая запах вкуснятины, она приказала подать ей все, что жарилось на огне в это время.
А жарилась та самая дичь, что принёс с охоты молодой граф-охотник. И сам он сидел тут же со своим сокольничим, ожидая, когда приготовится его охотничья добыча.
Внезапно появившаяся разбитная, разряженная девица всем своим видом позабавила его. И он по-молодецки подмигнул ей и, вроде как для потехи, решив за нею приударить, предложил ей отведать только что зажаренной дичи.
И, нахваливая её стать, её сурьмлённые брови и пылающие щеки, как простецкий слуга, ухаживая и потчуя её вином, угощая дичью, стал расспрашивать, откуда и зачем в эти места пожаловала этакая невиданная красота.
И невеста, обрадованная оказанным ей вниманием молодого красавца, нисколько не таясь, жуя и запивая глотками вина, охотно рассказала, что едет она на свою свадьбу с сыном графа этого графства.
Потому что свадьба эта была уж делом решённым между её отцом и старым графом. Правда, едет она без отца, он занемог. И потому она сама себе хозяйка. А жениху, правда, до поры до времени ничего об этом неизвестно, потому как, по разумению его же отца, олух он изрядный. Да и женить-то его было решено больше для его вразумления, чтобы остепенился и забыл о своей любимой охоте. Рассказывая, она игриво подмигивала парню, который понимая, что речь идет о нём, бледнел на глазах. И становилось ему худо и совсем не до шуток, видя её томные вздохи и многозначительно поднимаемые время от времени к небу очи, не сильно отвлекаясь при этом от еды. Поэтому он встал и неожиданно для неё сурово остановил её жеманство: