Леди Дождя - Марина Чернышева

двойной грех. И за одно ли самоубийство она расплачивается именно таким образом, ведь ее привязали не только к месту гибели, но и к квартире, в которой другая женщина сейчас готовится к материнству?!

Что там священники говорят про ад? Для Сары ад — это с виду невинная квартира в престижной многоэтажке и, если судить по ее чувствам, то этот ад, еще даст фору тому, про который рассказывают святоши!

А я? Меня пощадили или наказали, дав возможность свободного передвижения, но при этом открыв все неприглядные детали того, что стало следствием моего поступка? И ощутить полную бессмысленность этого знания? Что толку от него, если своей смертью я лишил себя возможности хоть что-то изменить? Сам! Можно кого угодно обвинять в причинах, но вину за главное, фатальное решение, ни на кого переложить не получится!

Марио. Жизнь на 180°

Повозка катилась плавно покачиваясь, мерно постукивали копыта и несмотря на несколько взвинченное состояние, Марио почувствовал, что опять уплывает в сонное состояние в котором пребывал большую часть этой странной поездки. Казалось он только на секунду прикрыл глаза, а когда открыл их снова, вокруг был совсем другой район города, фешенебельный, с престижными домами и дорогими ресторанами, да и по времени суток сейчас только-только перевалило к вечеру, и рабочий день в офисных зданиях еще не закончился.

Людей на улице было довольно много, но никто из них не обращал внимания на странный и такой неуместный здесь экипаж. Люди, кто неторопливо прогуливался, кто наоборот — спешил по своим делам, но на повозку ни один даже не обернулся! Впрочем, наверное этого и следовало ожидать?

Наконец, экипаж свернул в чистенький и уютный дворик с удобными скамейками по периметру, тенистыми навесами над ними и даже с маленьким фонтанчиком, приткнувшимся у кирпичной ограды с кованным навершием. Все это благолепие располагалось перед трехэтажным зданием из белого и кремового камня. Над крыльцом, с боков густо увитым каким-то цветущим вьющимся растением виднелась вывеска, выполненная ненавязчиво, но дорого, золотыми буквами на розоватом мраморе: «Клиника доктора Мангомери». И двор, и здание, и вывеска, наконец, — все буквально дышало внушительным богатством и респектабельностью. Все, кроме скандала, в данный момент разгорающегося за одним из боковых окон.

Обитатель этого кабинета, в сердцах, казалось, совсем забыл, что его крик могут услышать и на улице, а это совсем не пойдет на пользу репутации подобного заведения, поэтому вопил, срываясь на фальцет и не мало не стесняясь:

— Ты проклятый идеалист и полный идиот! Кто тебя просил лезть со своим лечением?! Кто тебе вообще разрешил лезть к больным?! Моя сестра уговорила меня взять тебя на стажировку! На стажировку! Безмозглый идиот! Это значит, что самостоятельно ты никуда лезть был не должен!

— Но ведь все в порядке? Что Вы так распереживались? Мое лечение ведь помогло! — недоуменно возражал ему более приятный и спокойный молодой голос.

— А кто тебе говорил, чертов дурак, что ее нужно вылечивать?! Проблемы со здоровьем госпожи Монтескью, приносили мне от господина Монтескью 30 000 долларов чистого дохода в год! Стабильного, регулярного дохода! А что теперь? Ты не только лишил меня этого дохода, но и поставил под удар мою репутацию! — визжал уже совсем потерявший выдержку господин.

— Но как так можно?! — наконец всерьез возмутился и тот, кто возражал более спокойно, — она же страдала! Ее проблемы — это не каприз избалованной дамочки, а реальные и довольно сильные боли! Мы же обязаны думать о больных...

— Мы обязаны прежде всего думать о своей прибыли! А потом... опять о прибыли, ну и в третьих, возможно, о больных и их излечении... Впрочем, тебе я об этом уже намекал и неоднократно, но ты же у нас умнее всех! Короче, получи расчет, за вычетом стоимости потраченных на госпожу Монтескью дефицитных медикаментов и чтобы я тебя даже близко от моей клиники не видел!

— Но...

— Вон, я сказал! Немедленно вон! И благодари бога и свою мамашу, что я с тебя не высчитываю понесенные убытки!!!

Хлопнула дверь, завершая этот... гхем... диалог, а через пару минут на улицу вышел высокий худощавый молодой человек с буйной, выгоревшей на солнце, светлой шевелюрой, находящейся в некотором беспорядке, привлекательным открытым лицом, с ясными серыми глазами и милой ямочкой на подбородке. Мужчина постоял немного, как будто размышляя, затем прошелся растопыренными пальцами по волосам, что, впрочем, не очень-то помогло его прическе и, выразительно махнув рукой, целеустремленно направился куда-то в сторону, прочь от клиники.

Марио проводил его глазами и вопросительно взглянул на леди. Та поучительным жестом приподняла указательный палец и значительно посмотрела в ответ. Увиденная, даже скорее «услышанная» сцена, явно имела какое-то отношение к их вояжу, но вот какое?

Марио помнил и эту клинику, помнил и ответ главного врача, после очередного своего обследования... Совершенно такой, как недавно озвучил его боссу Нувола, но только без окончательного вердикта. Наверное, попади он на прием к этому «стажеру», ответ мог быть совсем иной? Но где теперь искать этого парня?

В этот момент, расшалившийся ветерок, каким-то странным, необычным порывом, бросил прямо на колени к Марио откуда-то занесенную в этот чистый, лощенный район, дешевую рабочую газетенку, в один лист, на которой в рубрике частных объявлений, в единственной красной рамочке, красовалась чисто деловая информация: по такому-то адресу, в такие-то часы, начинает прием медицинский кабинет доктора Пикфорда. Желающие могут записаться как лично, так и по телефону...

Нормальное, в принципе, объявление, если бы на листке из дешевой бумаги, с очень ограниченным сроком «жизни», не стояла дата двухлетнего срока давности...

«Споткнувшись» взглядом об эту несуразность, Марио вскинул глаза на свою спутницу и повинуясь требовательному взгляду леди, не говоря ни слова, сложил газетный лист несколько раз и сунул его себе в карман брюк. Едва он это сделал, как повозка тронулась, а на него навалилась совсем уж непреодолимая сонливость.

* * *

Пробуждение было... странным. Марио не чувствовал похмельного дискомфорта, но при этом совершенно не мог припомнить, как оказался в собственной постели, в крохотной каморке, которую снимал все последнее время, с того момента, как рухнули его мечты. Часы, дешевые настенные «ходики», которые, однако, ни разу его не подвели в плане точного времени, показывали ровно 6 утра. По его подсчетам и по всем прочим признакам сейчас должен был бы быть выходной и тишина, стоявшая на улице в тот час, когда в будни оттуда