Страница номер шесть. Член общества, или Голодное время. Грачи улетели - Сергей Носов

– По-моему, великолепно, – сказал профессор Скворлыгин. – Даже пословицу подобрал, каков молодец!.. А как изящна концовка!.. «И приятного аппетита»!.. Казалось бы, простые слова, но насколько точны, выразительны и уместны!..

– А мне нравится «и», – сказал Долмат Фомич. – Обратите внимания, не просто «приятного аппетита», а «и»! – «И приятного аппетита»!.. Такое непринужденное интонирование... Нет, молодец, молодец... Лучший материал в номере, как ни крутите!..

– Друг мой! – профессор Скворлыгин тряс меня за руку. – Поздравляю. Искренне поздравляю!

Я не то чтобы затосковал по родному дому, не то чтобы мне уж совсем истерзала душу моя неприкаянность – или конкретно: достал бы майор со своими прихватами, хрен с ним и с ними, – но костюм при моем теперешнем положении в обществе мне бы не помешал. И я отправился за костюмом.

В нашей квартире приключился ремонт.

В моей – и еще раз: в моей! – в настоящей, напротив парка Победы.

Терпеть не могу ремонтов. В том, что ремонт, я уже их на лестнице заподозрил: ступеньки в мелу! Стоя за дверью, слышал вой пылесоса. Звонил и звонил.

Вняв звонку, Валера открыл наконец – на голове из газеты колпак-треуголка. Весь в мелу. Он глядел на меня, словно я был посланцем параллельного мира.

– Это ты? – спросил в изумлении.

– Не ждали?

Точно, не ждали.

Оклеили зачем-то стены в прихожей какими-то жуткими обоями с омерзительными разводами как бы под мрамор.

– Зачем?

– Красота спасет мир, – сострил Валера.

Меня передернуло.

– Могли бы и посоветоваться.

Он промолчал.

Так и есть: в моей комнате потолок белят. Вдвоем. Надежда разводит мел, а этот, значит, со стремянки спустился.

– Ребята, а вы, я смотрю, надолго обосновались.

– Но надо же делать что-то с квартирой, – Валера сказал. – Осторожно, не прислоняйся.

– Это как? – я не понял про «надо». – Что надо делать?

– Жить надо по-человечески! – Валера воскликнул. – По-человечески, понимаешь?

– Каждый должен обустроить свой дом, – раздался голос Надежды.

– Так ли я понимаю, что вы свой дом обустраиваете?

Валера спросил:

– Ты разве против?

– Нет, я не против, просто я думал, что это все-таки мой дом.

– Разумеется, твой... В известном смысле твой... Но не только твой. И твоей жены тоже. И наш.

– Наш общий дом, – обобщила Надежда.

– Вот мы и ремонтируем, – сказал Валера.

– А он недоволен, – сказала Надежда Валере.

– Будь снисходительна, – Валера Надежде сказал.

– Стойте, стойте. А ну-ка, объясните мне, какое отношение к моей квартире имеете вы.

То бишь, сам того не желая, я поднял и заострил проклятый квартирный вопрос, из всех проклятых – самый мне ненавистный.

– Объясняю. Раз ты придираешься к словам, я тебе, во-первых, скажу: да, действительно, строго говоря, это неправильно, нельзя говорить «моя», «твоя», «наша», «ваша» об этой квартире. Эта квартира не совсем твоя и не совсем наша, если быть достаточно строгими. Что касается тебя, Олег, то ты в этой квартире всего лишь прописан, а изживший себя институт прописки, нравится тебе или нет, будет вот-вот ликвидирован, подобно другим институтам социального принуждения, скоро даже никто вообще не вспомнит, что это было такое – прописка... И лишь после приватизации... – это скучнейшее слово (в те дни жутко модное) Валера произнес особо отчетливо, – после приватизации можно будет говорить о данной квартире как о чьей-либо собственности. Не перебивай. Во-вторых... Ты спрашиваешь: какое мы имеем отношение к этой квартире? Вот какое: мы в ней живем. В-третьих, как видишь, мы ее ремонтируем. В-четвертых, Олег, если не мы, то кто? Может быть, ты? Может быть, ты способен пошевелиться чуть-чуть? пальцем о палец ударить?..

Нет, не способен. Не могу. Не хочу. Не люблю. Не воспринимаю. Не понял ни слова. Какой-то бред.

– Да ведь я вас просто впустил!.. Просто пожить впустил! – воскликнул.

– Ну, впустил. Ну и что? Ты так говоришь, будто мы тебе плохого желаем.

А Надежда сказала:

– Я ведь знала, что он не оценит.

– Оценит, оценит. Поживет еще недельку с женой со своей, сразу оценит. Заживо съедят. Будет съеден.

С этим не спорил. Он прав.

– Говорят, – сказал я без злорадства, – породистой собаке отдельная площадь полагается. Вот кто раньше вас приватизирует.

– Не знаю, как насчет собак, но я ведь тоже могу рассчитывать на привилегии.