Кьеркегор - Шарль Ле Блан

Когда юморист пройдет эту стадию, а индивид поймет, что ответом здесь может быть только вера, появляется возможность совершить прыжок к следующему этапу – религиозному.

Что это еще за религиозный этап, неужели «этику» и религию нельзя объединить в одно целое? Нет, нельзя, причем для этого есть сразу две причины.

Во-первых, христианство, как религия откровения, является не только сводом моральных правил, обязательных для выполнения, как считает церковь, или заповедей, как ее трактует иудаизм. Влияние религии откровения распространяется не только на жизнь в окружающем мире: проповедуемое ею воплощение духа сотрясает все основы внутреннего бытия человека и провозглашает особые отношения между индивидом и абсолютом (Богом). Эти отношения устанавливаются через осознание греха. Признавая присущие ему слабость и несовершенство, человек все же обнаруживает в себе стремление к идеалу и желание к нему возвыситься. Подобное стремление не имеет ничего общего с этикой: она признает лишь моральные прегрешения и носит относительный характер, как и все, что связано с моралью. Грех конечно же представляет собой проступок с точки зрения морали, но в то же время ему присущи и абсолютные черты, поскольку совершается он перед лицом абсолюта. Моральным этот проступок делает осуждение со стороны государства и общества. Что же касается греха как моральной провинности перед абсолютом, то он оказывается нарушением имманентности: моральная норма теперь содержится не в самом поступке, хоть и остается одним из устанавливающих его элементов, а в том, насколько он соотносится с представлениями о добре, превышающими его границы и по своей сути трансцендентными. Поэтому, настаивая на греховности человека, Кьеркегор в первую очередь настаивает на принципиальной трансцендентности абсолюта. Позже мы увидим, что именно этот момент побудил датского мыслителя отказаться от философии Гегеля.

Во-вторых, этический и религиозный этапы нельзя объединить еще и потому, что не каждому человеку дано совершить «общее», то есть жениться, добиться положения в обществе и совершить иные подобные деяния. К слову, к категории таких людей относился и сам Кьеркегор. Кому-то не удается наладить контакт с окружающими: тайна, которую они носят в себе, подталкивает их искать, скорее, общения с Богом, нежели устанавливать связи с обществом. Таким образом, грех, взятый в отношении к абсолюту, становится принципом индивидуации, мешающим человеку осуществить «общее». Тот, кто устанавливает с абсолютом неразрывную связь, кто добивается индивидуации через грех, добивается состояния, которое Кьеркегор называл исключительностью, – на религиозном этапе это то же самое, что «общее» на этическом. Судьба заставила Кьеркегора воплотить эту исключительность: разорвать помолвку, чтобы установить контакт с Богом, и сражаться с государственной церковью, чтобы выстроить истинные отношения веры. Однако вера порождает отношения «лицом к лицу» и напрочь игнорирует окружающий мир – значение теперь имеет лишь то, насколько они сокровенны. Вот почему между этическим и религиозным этапом следует совершать прыжок. Религия тоже уважительно относится к моральным нормам, с той лишь разницей, что они для нее еще не все. Главными на религиозном этапе становятся всё исключающие отношения с абсолютом, который по определению чужд всему мирскому. Бог чужд любым компромиссам между верой и миром: будучи Богом, он становится Другим в абсолютном смысле этого слова. Он не имеет ничего общего с человеческим опытом и, как следствие, с любыми правилами, законодательными или моральными, которые этот опыт ограничивают.

Более того, поскольку грех представляет собой проявление нашей внутренней сущности, то грех как проступок перед абсолютом не вписывается в объективную всеобщую мировую историю. Грех ставит под сомнение не весь мир, а только «я», мое собственное, единственное, неповторимое, индивидуальное «я», взятое в отдельности самым радикальным и субъективным образом. Он является конфликтом внутренней сущности с самой собой, конфликтом, который не в состоянии найти свое внешнее выражение. Всемирная история религий имеет право на существование, в то время как всемирная история сознания – нет. К тому же, по убеждению Кьеркегора, каждый из нас носит в себе некую тайну, невыразимую загадку, которая для «я» дороже всех философских рассуждений и опосредований, благодаря коим конфликты сознания решаются только на бумаге. Эта потайная часть сознания и есть то, что не позволяет объединить этический и религиозный этапы, ведь если внутренняя сущность превыше внешней, а сознание превыше порока, то у человека остается только одна возможность: вступить в конфликт с окружающим миром, о чем недвусмысленно свидетельствует история Авраама, отца веры.

«И было после сих происшествий Бог искушал Авраама и сказал ему: Авраам! Он сказал ему: вот я. Бог сказал: возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака; и пойди в землю Мориа и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе» [Книга Бытия, XXII, 1–2].

Авраам встал рано утром, оседлал осла своего, взял с собою двоих из отроков своих и Исаака, сына своего, которого Бог послал ему, выполнив свое обещание, что жизнь его будет не бесплодна, но благословлена сыном:

«Посмотри на небо и сосчитай звезды, если ты можешь счесть их: столько будет у тебя потомков».

Сара, хоть и в возрасте, родила Исаака, «того, кто смеется», и старость их отныне озарилась радостью. Бог сдержал свое слово. Но то, что Господь дает, да будет благословенно Его имя, Он же и отнимает. И теперь Бог захотел, чтобы Авраам пожертвовал сыном старости своей! Убил, принеся в жертву на указанной Им горе. Авраам возвел там алтарь, разложил на нем дрова для жертвенного костра, а потом связал сына своего Исаака. Потом протянул руку, чтобы взять нож и умертвить плоть от плоти своей. Так пожелал Господь! Но в это мгновение вмешался ангел и остановил его:

«Не поднимай руки твоей на отрока и не делай над ним ничего!»

Бог увидел, что вера его слуги крепка и что он, желая Ему подчиниться, без колебаний убил бы единственного сына. Каждый из них оказался на высоте, соответствующей величию его битвы. Ведь тот, кто ведет бой с миром, становится великим, пережив его, а тот, кто ведет бой с собой, становится великим, вплотную приблизившись к пределам собственных возможностей. Но величественнее всех становится тот, кто ведет бой с Богом. И для Кьеркегора самым великим как раз и был Авраам.

Чему нас учит эта история? Во-первых, она говорит, что Авраам – отец веры; во-вторых, он самолично седлает осла и три дня добирается до горы Мориа. Но ведь все это время нашего путника одолевают сомнения, он без конца прокручивает в голове послание Господа и пытается понять, насколько оно истинно. Спрашивает себя, не сошел ли он с ума, а когда на него падает тень предначертанной горы, внутри у него холодеет. Чтобы стать причастным к земному существованию и извлечь из него уроки, нужно проделать путь Авраама к горе Мориа, ощутить разницу между умозрительными рассуждениями и реальным опытом, понять, что не мысль формирует горизонты жизни, а жизнь скрывает в себе мысль.