Александр Македонский, или Роман о боге - Морис Дрюон

– Что ты делаешь, мать? – спрашивал он.

– Я обращаюсь к твоему отцу и прошу у него для тебя благословения.

– А где же мой отец?

– Он здесь, – отвечала Олимпиада, показывая на алтарь, – как и повсюду в мире, на Солнце и на звездах.

Александр не понимал, как этот отец, о котором ему говорили, в одно и то же время мог жить в тесной дарохранительнице, стоявшей на мраморном столике у алтаря, и быть увенчанным победами полководцем с повязкой на глазу, который внушал ему ужас, иногда появляясь во дворце. Но вскоре ребенок свыкся с мыслью, что можно иметь двух отцов: одного на земле, другого на небесах.

Значительно расширив границы владений Македонии вдоль побережья Эгейского моря за счет афинских колоний, Филипп впервые вторгся в земли Греции.

Большой совет дельфийской амфиктионии[15] объединял в союз основные государства Центральной Греции в целях совместной защиты их интересов и свобод. Этот союз, часто раздираемый внутренними противоречиями, оказался в состоянии войны с коалицией, в которую входили Фокида и Фессалия. Фиванское войско, считавшееся в союзе лучшим, потерпело поражение. Находясь под угрозой гибели, Большой совет впервые обратился за помощью к Македонии.

Филипп увидел в этом обращении возможность добиться от греческих общин признания законности своего завоевания Фракии и права войти в их сообщество в роли спасителя. В случае успеха Македонию перестали бы считать полуварварской страной, а признали бы как дружественное с эллинскими землями государство. Филипп уже видел себя освободителем и заступником, чинно входящим в дельфийский храм с пальмовой ветвью священного совета.

Он собрал войско и двинулся на юг. Поспешив начать боевые действия с фессалийским тираном, Филипп совершил роковую ошибку, а потому сам потерпел поражение и вынужден был в беспорядке отступать к границам Македонии. Своим воинам, пребывающим в смятении, и горько разочарованным союзникам Филипп объяснил, что поражение было всего лишь стратегическим маневром. Он сравнивал свою тактику с действиями барана, который отходит назад, с тем чтобы разбежаться и вышибить ворота крепости. Так и он отступил только для того, чтобы ударить с большей силой. Произнести эти слова было нетрудно, другое дело – исполнить сказанное.

Он приказал своим воинам украсить головы лавровыми венками, подобно тому как это делают священные ратники. Хороший оратор, Филипп вселил в их сердца религиозное усердие и сам, кривой, бородатый защитник богов и свободы, возглавив войско, решительно повел его в наступление на врага. Противник был наголову разбит на берегу залива Пагас. Ономарх, главнокомандующий войском Фокиды, бросился в море, пытаясь вплавь добраться до корабля, проходившего неподалеку от берега. Однако ему не удалось спастись. Израненного стрелами лучников Ономарха вытащили на берег. Филипп приказал распять его, предъявив обвинение в кощунстве. В этот же день по его указу были повешены и утоплены в море три тысячи пленников.

Довольно скоро стало ясно, какие выгоды хотел извлечь Филипп из этой кампании и во что обошлась его помощь союзникам. Изгнав тирана Фессалии, он занял его место, оккупировал всю страну и аннексировал все побережье до Эвбеи, оказавшись таким образом хозяином всей Северной Греции от моря до Эпира, родины своей жены.

Филипп был готов идти дальше. Под предлогом почтить своим присутствием Большой совет Дельф, где ему должны были оказать подобающие победителю почести, Филипп собирался пройти со своим войском через Фермопилы. Тогда афиняне, доселе с беспокойством взиравшие на победы освободителя этих земель, но соблюдавшие в конфликте нейтралитет, приказали своему войску охранять знаменитый горный проход.

Антипатр, оправдывая прозвище Мудрый, с трудом уговорил вдохновленного победой Филиппа отказаться от новой затеи. Наконец регент сам признал разумность доводов приближенных и согласился довольствоваться сохранением уже завоеванного. Он знал, что в Афинах у него появился противник, оратор Демосфен. Демосфен, стоявший во главе многочисленной партии, имел большое влияние на толпу и использовал свой талант знаменитого адвоката для убеждения сограждан в опасности, которую таит в себе экспансия Македонии. Он без конца сокрушался по поводу потери афинских колоний Пангеи, Потидеи, Мефона и требовал организовать защиту колоний, над которыми нависла угроза. Чтобы предотвратить опасность новой священной войны, на этот раз против него самого, Филипп воздержался от поездки в Дельфы, где должен был получить лавровый венок. Он обосновался в фессалийской столице Лариссе и занялся вопросами налаживания системы управления своими новыми землями. Там он опять влюбился.

Дни, проведенные в Фессалии, Филиппу скрасила прелестная Филемора. Он повсюду водил ее с собой, с гордостью показывая всем окружающим, безропотно исполнял все ее желания, и вскоре все люди стали говорить, что эта женщина его околдовала. Филипп привез Филемору в Пеллу как свою официальную любовницу – она была беременна. Когда красавицу-фессалийку представили Олимпиаде, жена Филиппа, оглядев соперницу, ограничилась заявлением, что такая красота уже сама по себе кощунство и не нуждается ни в какой другой магии. Однако доброжелательство ее было притворным.

– Подождем, – сказала Олимпиада своим приближенным, – пока Филипп не пресытится ею, как другими женщинами, как некогда и мной. Подождем, когда он уедет.

Ждать пришлось недолго. Проведя в Пелле несколько недель, в течение которых он чеканил золотые монеты, готовил маршруты новых походов и пьянствовал в своем дворце, Филипп отправился во Фракию, оставив прекрасную Филемору накануне родов.