Все или ничего - Кэтрин Лэниган
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Спасибо. — Она похлопала его по руке.
Он удержал ее руку.
— Мне очень хочется тебе помочь.
Морин жалела, что рядом нет Битей и некому облегчить душу. Не то чтобы она не доверяла Алексу, просто он мужчина, а она привыкла откровенничать только с подругами.
— Я постоянно роюсь в вещах Мака, — сказала она со вздохом, — как будто хочу найти его самого под завалами старых бумаг. Глупо, правда?
— Нет, — отозвался он, не отводя глаз от дороги, — в моей жизни нет человека, к которому бы я так относился. Ты по-своему счастлива.
Она удивленно взглянула на Александра. Ей стало жаль его. Он не знал ласки в родительском доме. Наверное, его небрежные манеры скрывали душевную неустроенность.
— Майкл сегодня уехал? — спросил Александр.
— Да. У нас были ужасные выходные. Мы постоянно ругались.
— Я знаю.
— Откуда? Хуанита рассказала?
Он засмеялся.
— В этом не было необходимости. Половина этого округа знает о твоих ссорах с Майклом и о том, что он даже во время еды зажимает плечом телефонную трубку. В этих краях слухи разлетаются в мгновение ока. У работников ранчо свой беспроволочный телеграф.
— Понятно…
— Не переживай! Просто ты к этому еще не привыкла.
Если тебе будет нужно, ты легко сможешь узнать все подробности о моих стычках с сестрой… и матерью.
— В самом деле?
— Да. К примеру, в первый день твоего приезда моя экономка уже услышала историю о сломанной индейской кукле и о предостережении духов.
— О Боже! Хуанита растрезвонила!
— Конечно. Но здесь все знают про ее суеверия и уже ждали подобных вестей с ранчо Макдональда…
Морин поджала губы.
— Неужели Мака никто не любил?
— Я любил. А вообще таких было немного. — Он взглянул на девушку, заруливая в железные ворота ее ранчо. — Но их нельзя осуждать В последние годы Мак сделался немножко странным. Он был одержим поисками золота и просто зациклился на этом.
— Но ты его любил?
— Да.
— О Господи, — вздохнула девушка, когда машина затормозила перед домом, — и что мне со всем этим делать?
— Можешь продать мне.
Она резко развернулась на кожаном сиденье и уставилась на него во все глаза.
— Ты хочешь купить это ранчо?
— За разумную цену почему бы и нет?
— Зачем оно тебе?
— А зачем нужно ранчо? Чтобы пасти скот.
Она помолчала.
— Ты серьезно?
— Абсолютно.
— Ладно, сделай официальный запрос на покупку, и я его рассмотрю.
— Отлично, — сказал он и чмокнул девушку в щеку, потом отодвинулся и заглянул в ее голубые глаза, — а ты очень похорошела!
— Ты тоже, — с улыбкой откликнулась она.
Александр завел руку ей за голову и развязал шелковый шарфик. Волосы рассыпались по плечам Морин На этот раз его поцелуй был неторопливым, осторожным Он напомнил о прошлой дружбе и укрепил почву, ускользавшую у нее из-под ног.
Александр, насвистывая, остановил «ягуар» у крыльца материнского особняка, затем поднял с сиденья шарфик Морин От шарфика пахло духами «Опиум», как и от самой Морин. Улыбнувшись, он вышел из машины.
Войдя в дом, он пересек роскошный холл и направился к своему кабинету, расположенному прямо под витой, украшенной лепниной лестницей с черными металлическими перилами.
Затворив за собой дверь, Александр спрятал шарфик в левый верхний ящик стола, после чего запер его, а маленький золотой ключик повесил на свою связку ключей. Он тщательно оберегал свои секреты и не любил посвящать в свои дела кого бы то ни было.
Тут в дверь постучали. На пороге стояла мать.
— Мама, входи, — сказал он вежливо.
Барбара Котрелл вошла в комнату — шикарный трикотажный костюм подчеркивал царственную осанку: спина прямая, плечи гордо расправлены, голова высоко поднята. Это была невероятно красивая женщина. В пятьдесят пять она выглядела моложе многих сорокалетних, но и ухаживала за собой лучше, чем большинство женщин: всю жизнь занималась гимнастикой, ездила верхом, но только на рассвете или после заката, когда солнце не вредно для кожи. Три раза в неделю к ней на ранчо приезжал спортивный тренер. Каждую среду она летала на своем личном самолете по делам в Даллас, а заодно заглядывала к косметичке — делала массаж лица, маникюр и педикюр. Она всегда была безукоризненно одета, хотя и предпочитала спортивный стиль. Сапоги, брюки и свободные блузки нравились ей больше, чем вечерние платья.
Светлые волосы Барбары были, как всегда, безупречно уложены. Она села на кожаный диван и подняла на сына зеленые глаза. Он улыбнулся. Сегодня у него хорошие новости. Мама будет рада. А радовать маму было главным стремлением Александра. Только так он мог добиться ее уважения.
— Куда ты ездил в такую рань, Алекс?
— Я встречался с Морин.
— А… — Она начала подниматься с дивана. — Я-то думала, у тебя было что-то важное.
— Да, это важно — для нас.
Барбара вскинула темные брови:
— Вот как?
— Она собирается продавать ранчо. Я сказал ей, что хочу сделать официальный запрос.
Барбара осталась невозмутима. Она никогда не позволяла себе выказывать волнение. Этому она научилась еще у своего отца: общаясь с деловыми партнерами, он ни разу в жизни не показал своих чувств. Барбара не желала, чтобы кто-то, включая ее собственного сына, знал, о чем она думает.
— Она продает все ранчо?
— Кажется, да. Она не хочет здесь оставаться. Ей не терпится поскорее вернуться в Нью-Йорк, к своей работе.
— И сколько она просит?
— Я не знаю. Но ее имуществом занимается Кристин.
Мне не составит труда выяснить цену.
— Сделай это. Нам надо как можно скорее подать заявку, пока кто-нибудь нас не опередил.
— Кто-нибудь? — Он на мгновение растерялся. — Ты имеешь в виду Брендона Уильямса? Думаешь, он тоже захочет приобрести это ранчо?
— А как же! Брендон вечно зарится на мое добро. Такие люди, как он, постоянно пытаются прыгнуть выше собственной головы. Помни это, Александр. Я всегда знала ему цену.
Он слишком быстро вознесся.
— Двадцать лет — не такой уж стремительный темп, мама.
— Не спорь. С того самого дня, как он обнаружил нефть на своем участке, он охотится за мной — за «Хребтом дьявола».
— Еще никто не видел доказательств этого, мама.