Адольф Гитлер. Жизнь под свастикой - Борис Соколов

В то время Гитлер жил в маленьком домике на территории своей части. В книге «Моя борьба» он вспоминал: «У меня была привычка просыпаться очень рано, еще до пяти часов утра. В домике у меня было много мышей. И вот я частенько оставлял им корки хлеба или косточки, вокруг которых мышки поднимали с самого раннего утра отчаянную возню. Просыпаясь, я обыкновенно лежал с открытыми глазами в постели и наблюдал игру этих зверьков. В жизни моей мне пришлось порядочно поголодать (здесь, как мы уже убедились, поэтическое преувеличение. — Б. С.), и я очень хорошо понимал, какое большое удовольствие доставляют эти корки хлеба голодным мышатам (животных Гитлер любил и о них заботился, а вот людей — не очень. — Б. С.).

На следующий день после описанного собрания я проснулся около пяти утра. Так как уснуть уже больше не мог, я стал думать о вчерашнем собрании. И внезапно вспомнил о брошюрке, которую мне сунули в руки. Я нашел ее и решил тут же прочесть, благо она была небольшой. Ее автором был тот рабочий, что дал мне ее. Он описывал, как из хаоса марксистских и профсоюзных фраз ему удалось вернуться к национальным идеям. Отсюда и заглавие брошюры — «Мое политическое пробуждение». Начав читать, я одолел ее сразу до самого конца. Ведь там описывалось нечто совершенно аналогичное тому, что мне самому пришлось пережить 12 лет назад. Непроизвольно передо мной опять прошло в очень живой форме мое собственное прошлое. В течение дня я еще несколько раз вспоминал прочитанное. Затем я уже стал забывать о брошюре, как вдруг мне прислали открытку, в которой сообщали, что я принят в члены Германской рабочей партии, просили сообщить, как я отношусь к этому, и приглашали на собрание комитета партии, которое должно было состояться в ближайшую среду.

Я был немало удивлен подобным способом вербовки и сначала не знал, досадовать или смеяться по этому поводу. Я думал о создании собственной партии и не собирался вступать в уже готовую партию... Поэтому совсем уже приготовился было писать письменный отказ этим господам, но тут победило любопытство, и я решил все-таки в назначенный день пойти на собрание, чтобы устно изложить свои мотивы.

Наступила среда. Собрание было назначено в пивной «Розенбадброй» на Хернштрассе, очень бедном трактирчике, куда редко кто забредал. Впрочем, в 1919 году и в более богатых ресторанах было очень голодно и неуютно. «Розенбадброй» я прежде не знал вовсе.

Пройдя через плохо освещенную столовую, в которой не было ни единой живой души, я через боковую дверь вошел в комнатку, где должно было происходить «заседание». За столом, освещенным тусклым светом испорченной газовой лампы, сидели четверо молодых людей, в том числе и знакомый мне автор брошюры, который тотчас же радостно приветствовал меня, произнеся несколько теплых слов в адрес нового члена Германской рабочей партии.

Это показалось мне уж слишком. Но тут мне сообщили, что «главный председатель» партии придет только некоторое время спустя, и я решил подождать со своим заявлением. Наконец пришел этот «главный председатель»... Во мне возобладало любопытство, и я решил обождать и послушать, что будет дальше. Теперь я, по крайней мере, узнал фамилии присутствовавших. Председателем партии «в общегосударственном масштабе» был г-н Харер, а мюнхенским председателем был Антон Дрекслер».

После того как присутствовавшие зачитали несколько приветственных писем из Берлина, Дюссельдорфа и Киля и порадовались, как быстро растут связи ДАП, а также одобрили отчет партийного кассира о том, что в кассе полноценных 7 марок 50 пфеннигов, Гитлер совсем затосковал. Он признался: «Ужасно, ужасно! Это была кружковщина самого худшего вида. И вот в этакий клуб меня приглашали вступить. Далее перешли к вопросу о приеме новых членов, иными словами, к уловлению моей высокой персоны.

Я поставил несколько вопросов. Выяснилось, что у партии нет программы, вообще нет ни единого печатного документа, нет членских билетов, нет даже печати. Была только добрая воля и горячая вера в свое дело и несколько уже принятых куцых тезисов.

Мне было не до смеха. Передо мной были явные симптомы полной беспомощности и острого недовольства всеми прежними политическими партиями, их программами и всей их деятельностью. Этих молодых людей пригнало на это такое с виду смешное собрание чувство, что все старые партии обанкротились. Они поняли, что эти партии совершенно не способны служить делу возрождения германской нации и равным образом не могут дать ничего им самим лично. Я наскоро прочитал напечатанные на машинке тезисы и убедился, что эти люди еще только ищут пути и не знают своей дороги... Их чувства были знакомы мне. Это было страстное стремление найти новые формы для движения, которое было бы гораздо шире, чем партия в старом смысле слова».

После нескольких дней размышлений, когда чувства боролись с доводами рассудка, Гитлер решил присоединиться к ДАП. Он счел, что приглашение туда — знак судьбы. Еще только зарождающаяся крохотная партия не успела закоснеть в своих организационных формах, и ее можно было легко подчинить своему влиянию, а затем использовать в целях «национального подъема». Надо было только должным образом поставить дело организации и пропаганды, а в этих вопросах Гитлер считал себя вполне сведущим человеком.

Можно сказать, что 16 сентября 1919 года стало днем, когда началось восхождение к власти Гитлера и будущей Национал-социалистической германской рабочей партии (НСДАП) и движение Германии и всего человечества ко Второй мировой войне, в которой суждено было погибнуть 60 миллионам человек. До этого момента антисемитские и националистические взгляды Гитлера сами по себе не представляли общественной опасности. Подобные взгляды разделяли миллионы немцев. Да и сейчас в Германии и других странах много подобных людей, брюзжащих за выпивкой по поводу евреев (цветных, кавказцев...), об ущемлении прав «коренной национальности» (немцев, русских, французов, американцев...), но дальше этого они никуда не пойдут. Гитлер же, к несчастью, обладал недюжинным талантом, ораторским и организаторским, чтобы создать политический аппарат для достижения своих целей, а затем захватить власть в одной из наиболее развитых промышленных держав мира. Появись он в какой-нибудь Уганде или Бурунди, мы бы имели лишь очередного кровавого африканского диктатора, способного причинить много бед собственному народу и в худшем случае, если хватит военных сил, — своим ближайшим соседям, но никак не вызвать глобальный вооруженный конфликт. И разумеется, Гитлер никогда бы не пришел к власти, если бы Германия не была унижена Версальским миром, если бы не сгибалась под непосильным гнетом репараций, если бы миллионы немцев не страдали от инфляции и безработицы и от неуверенности, будет ли у них завтра кусок хлеба. И если бы вместе с тем миллионы немцев не грезили о восстановлении Германии как великой державы, о воссоединении с миллионами соотечественников, в результате Версальского мира в одночасье оказавшихся за границей. Но и роль личности в истории не стоит сбрасывать со счетов. Если бы в политической жизни Германии в 1919 году не возник человек, обладавший талантами и убеждениями Гитлера, Германская рабочая партия никогда бы не вышла из состояния зародыша, лопнула бы как очередной мыльный пузырь. И можно даже, наверное, утверждать, что в этом случае ни одна из новых национал-радикальных партий не смогла бы развиться в серьезную политическую силу, по крайней мере, в такую, которая была бы способна прийти к власти и установить однопартийную диктатуру. А Гитлер смог.